— Наши говорили, что магического следа не чувствуется. У нас и собаки особые. Места, хоть и далекие, а все равно неспокойно, вот и держим. Волк это был. Он после облавы в дом забрался, крышу раскидал и всю семью вырезал. Есть не стал, забавы ради.
Лизавета слушала.
Все ж, если иных сенсаций не найдется, то и эта сойдет. Чудовище-людожор. Интересно, сколько таких историй по провинциям найдется? Надо будет подсказать Соломону Вихстаховичу, пущай объявит конкурс на самую удивительную историю, а там пусть в письмах и разбирается, куда репортеров слать.
— Так убили его? — не выдержала Авдотья, сунув в рот тонюсенький ломтик ветчины.
Таровицкая вздохнула.
— Год его пытались, приглашали из Арсинора специалиста, только волк его задрал. Потом уже папеньке подсказали, где хорошего говоруна найти. Тот и выманил. Он и вправду огромным был, тот волк. И не совсем, чтобы волк. Грудь широкая… — она развела руки, показывая ширину волчьей груди. — Шея короткая. И голова… гиену в зверинце видела, очень похожа…
— Грива черная? — уточнила Одовецкая. — Короткая. А на боках полосы, но не выраженные. И хвост конский.
— Точно.
— Ульгарская рысь. Точнее, она не рысь, реликт. В монастыре о таких читала, некогда их много водилось, но потом люди перебили. Выходит, не всех.
— Не всех, — Таровицкая задумалась, прикусивши черенок вилки. — Тогда… она же откуда-то взялась?
И Лизавета тоже мысленно присоединилась к вопросу. Если взялась одна рысь, то может взяться и другая, а зверюга, если представить, что описали, выходит преопаснейшая.
Тут, прерывая размышления, загудел колокол. А в трапезной появилась уже знакомая Анна Павловна, на сей раз в темно-синем строгого кроя наряде.
— Доброго утра, барышни, — говорила Анна Павловна негромко, однако то ли акустика залы была такова, то ли сама статс-дама использовала магию, но Лисавета готова была поклясться: даже на дальних столах слышали каждое ее слово. — Я бесконечно рада видеть…
— Началось, — буркнула Авдотья, отодвигая тарелку.
— …Ее императорское величество надеется, что все, собравшиеся здесь…
Одовецкая постукивала вилкой по салфетке, а вот ее заклятая соперница оную салфетку мяла, и обе думали, но каждая — о своем.
— …сполна осознают бремя ответственности, которое ляжет на плечи той…
Лизавета украдкой оглянулась.
Лица у красавиц были…
Скучающие?
Раздраженные?
Нетерпеливые? Пожалуй, что всякие, вот только об ответственности никто и не думал.
— …ибо не может быть красота далека от простого народа…
И вот тут появилось пренехорошее чувство подвоха.
— А потому ныне мы все отправимся в город…