И Лизавета послушно сделала глоток. Питье было сладким… а Едэйне после камлания оленью кровь пила, но если Лизавета сейчас крови попросит, ее неправильно поймут.
— Вам не говорили, что баловаться непонятной магией опасно для здоровья?
— Она понятная, — возразила Лизавета.
И голос был неприятно сипл.
— А вы… вы… притворяетесь! — она прекрасно помнила, кого увидела под невзрачною маской мелкого чиновника. — И вам не стыдно?
— Ничуть.
Он поддержал флягу.
— Надеюсь только вы не станете распространяться? — причем произнесено это было таким тоном, что Лизавета явственно осознала: распространяться об увиденном действительно не стоит.
— Вот и умница, — сказал Димитрий, князь Навойский и второе после наследника лицо в Империи. — А сейчас вы отправитесь отдыхать…
— Но…
— Там и без вас справятся, тем более что вы и без того помогли… где, к слову, научились?
— На Севере, — Лизавета допила молоко.
Холодно.
Божечки, как же холодно… будто она принесла холод с собой, и… ее, кажется, знобило, а еще выглядела она преотвратительнейшим образом. Грязное платье, мокрые чулки… ботинки… где ее…
— Погодите, — на плечи лег мятый пиджачишко, — сейчас полегчает…
А голову сдавили теплые руки.
— Закройте глаза и расслабьтесь…
Его сила была хмельной, что молоко с медом… то самое теплое молоко с медом, вкус которого ощущался на языке. Его сила была теплой.
Ласковой.
Она щекотала Лизавету и…
…и шептала, что стоит расслабиться, закрыть глаза, отдохнуть… и кажется, Лизавета поддалась, потому как второй раз она очнулась уже у дворца.
И стыдно стало.
Она не просто спала. Она забралась на бархатное сиденье с ногами, изрядно оное сиденье испачкавши, а Димитрий укрыл ее пиджаком. И голову на коленях своих пристроил, что было совсем уж неприлично. Только почему-то Лизавету эта неприличность совсем не смутила.
— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался князь, убирая руку за спину. И почудилось в движении его нечто по-мальчишески хулиганское.
— Нормально. Кажется. Я… простите… я уснула…
— Целителю мы вас все одно покажем.
Она попыталась было сесть, но голова закружилась… а ведь Едэйне после камлания уходила в свой шатер, и три дня никто не смел приближаться к нему, кроме девочек, избранных ею в ученицы.
Теперь понятно.
Слабость была… оглушающей.
То есть, Лизавета прекрасно ощущала собственное тело, но вот управиться с ним… ничего не болит, а рука будто свинцовая, и каждый палец к земле тянет.
— Покажите, — согласилась она.
И глаза закрыла.
А что, если она так и останется, не парализованной, но слишком слабой, чтобы хотя бы на ноги встать? Экипаж стоит. Давно стоит?