…Стрежницкий, невзирая на возмущение целителя, выбрался-таки из постели, а потому старинную знакомую, которую, признаться, и не чаял тут увидеть, встретил в виде почти пристойном. Лакей помыл голову. Другой — отер лицо душистой водой. Щетину вот трогать побоялся, но не так уж она и заметна была, если не трогать.
Стрежницкий, правда, трогал, но не столько щетину, сколько лицо, пытаясь избавиться от тягучей немоты обезболивающего заклятья. Вот никогда он их не любил, уж лучше честная боль, чем это отвратительное ощущение, будто лицо у тебя вовсе отнялось.
А уж чистая одежда и вовсе привела его в преотличнейшее расположение духа.
Еще бы вина…
Но вина не давали. Еды нормальной тоже, велев пить бульончики и поменьше болтать, ибо от этой болтовни случаются искажения в магическом поле, что чревато нарушениями процесса регенерации. Именно так и сказали, глядя в очи и наслаждаясь редкою возможностью продемонстрировать свой ум военному. Все ж знают, что военные хоть сильны, но крепко туповаты.
Стрежницкий запомнил.
Так, на всякий случай… нет, мстить целителю — дело дурное и Боженькою крепко неодобряемое, но… мало ли как еще жизнь повернется?
Вот он и сидел у окошка, накинувши на ноги плед, мерз и думал о жизни своей, которая, если разобраться, была кругом себе никчемной. Может, конечно, для отечества и полезною весьма, но для самого Стрежницкого — одной непрекращающейся мукою.
Правда, когда дверь скрипнула, от размышлений отвлекая, он все же руку на револьвер положил.
Мука или нет, но это еще не повод давать с оной жизнью расставаться.
— Вы? — Стрежницкий отчего-то совсем не удивился. Верно, не потому, что ожидал подобного визиту, скорее уж настой, которым его целитель потчевал, изрядно успокаивал нервы и настраивал на философский лад.
— Я, — сказала Авдотья, озираясь.
В комнатах было не в пример чище.
И пахло лучше.
А на столе даже букет роз появился в замысловатого вида вазе. Стрежницкий, проследивши за взглядом, — Авдотья была готова поклясться, что розы он только-только заметил, — стремительно покраснел.
— Это… лакеи… своевольничают.
— Бывает.
Она не знала, о чем еще сказать, и потому сказала прямо:
— Чего вам надобно от Лизаветы?
— От кого? — он слегка нахмурился, впрочем тут же вспомнил, о ком речь идет, и неловко этак плечами пожал. — Замуж возьму.
— Вы ее не любите!
— Не люблю, — преохотно согласился Стрежницкий. — Но когда и кому это в счастливой семейной жизни мешало?
— Вы… вы непорядочный человек!