Императрица кивнула.
Есть.
Велико царство Полозова, каждой из дочерей его работа сыщется. Кому малахитовые жилы вести-плести, выплетая каменные узоры Ульских гор. Кому сапфиры сторожить, охраняя слезы драгоценные, пролитые возлюбленною супругой Великого, от жадных человеческих рук.
Кому родник с водой Живою беречь.
Кому — Мертвую ведать…
— Тогда вы понимаете…
Не очень. Никогда не было особой любви промеж сестрами. Да, помогали, ибо положено так и правильно, ведь миром едином сильны и живы, но…
Мир и любовь — разное.
Теперь она это знала.
— Одна она у меня… была… и любила… я думал, что любит, вбил себе в голову, что только с ним счастливою станет… мне не корона нужна была. От короны, небось, одни заботы, — ручку князь отпустил и на стульчик присел. — А она сбежала… с одним… оказывается, давненько ее обхаживал, да и она к нему… только ж у него что? Ничегошеньки, вот и боялась сказать. Да и правильно боялась. Я бы не понял. Тогда.
— А теперь?
— Любовь лечит. И калечит, — он дернул за бороду. — Свяги средь людей долго не живут… и она ушла… держалась, сколько могла, а все равно позвала зима и на крыло стала. Обещала вернуться, да… верно, осыпалась где-то дождем, чужими слезами омылась и память утратила… если и вернулась, то не ко мне.
Лицо его скривилось, будто князь вот-вот разрыдается.
— Она предупреждала, а я, дурень, не верил… мнилось, моей-то любви на обоих хватит… и хватало… десять лет душа в душу… вот и решил, будто всегда так будет. Не запер окно по первому снегу…
— И она ушла, — императрице случалось видеть свяжьих дев.
Лебединое перелетное племя.
Это люди про них придумали, будто вернее птицы нет. Лебеди… лебеди — это лебеди, а вот свяги живут от снега до снега. И стоит осени одеться первой белой шубой, как встают они на крыло, уходят к морю-матери, чтобы разбиться о скалы, стать пеной морскою, а из нее по весне родиться в новом теле.
И с новой памятью.
…на то у них свои причины имеются, но князя стало жаль.
— Ушла… Снежка вот осталась… только… боюсь я, как бы не позвали ее…
— Не позовут, — тут императрица могла успокоить человека. — Верней, не услышит. Кровь горячее зимней воды, а потому она куда больше человек, чем…
— Царевич?
— Да, — она склонила голову набок. — Зачем же ты пришел, княже?
— Просить, — он усмехнулся и, сползши со стула, тяжко опустился на колено. — Время мое выходит, а она… она такая… неприспособленная… я ее пытался учить, только… и сестрица моя не лучше… она мужа любит, а потому не видит, до чего он слабый. Не сумеет земли мои удержать.
— Не рано ли ты…
— Не рано, — перебил Вышнята, положив руки на живот. — Тут она сидит, зараза… грызет нутро… пью зелья, только с них мало толку… у Гориславы сынок толковый, нашей крови, но ему всего пятнадцать годочков, и против батькиного слова не пойдет. А тому… у меня веры нет. Возьмешь ли ты моих под свое крыло?