Произнесено сие было тихо, но Димитрий все же решился сплести махонькое заклятьице. Будучи слабым, неприметным, оно не должно было потревожить Таровицких, а вот беседа эта оказалась преувлекательнейшей.
— Она целительница.
— И что? Нет, я не думаю, что она решится на убийство… во всяком случае, если правду говорят, и княгиня справедлива, то ко мне у нее претензий не будет. А вот тебе и деду стоит быть осторожней… и вообще, не понимаю!
— Чего?
— Ничего. Что тогда произошло? Не отворачивайся, я слышала, как ты с маменькой разговаривал…
— Что слышала? — Дубыня напрягся.
— Не все. К сожалению, — княжна Таровицкая сбросила маску прелестной девицы, голова которой забита исключительно шелками, кружевами и перламутровыми пуговичками, — но достаточно, чтобы понять. Ты сжег то поместье…
— Молчи.
А вот это уже на признание тянет, правда, слабоватое. Одного свидетельства Димитрия будет недостаточно, княжна перед судом от слов своих отречется, сыграет капризную девицу, которая сплетни папеньке пересказывала. Дубыня же…
— Папа… это такая тайна, которая и не тайна совсем… думаешь, дома об этом не шептались? Или вот здесь… да тут, почитай, все уверены, что ты или отправил Одовецких в царство Божие, или просто ситуацией воспользоваться сумел…
Дубыня наливался краской.
Губы побелели. Черты лица заострились.
— Успокойся, — Солнцелика погладила отца по плечу. — Я… не то, чтобы не верю, что ты не мог этого сделать. Просто… мне хотелось бы знать, почему? И не только мне… объяснись с княгиней. Может, она поймет…
— Не поверит, — Дубыня дернул рубашку, и махонькие пуговицы поскакали по полу. — Если б все так просто было…
— Тогда земли верни.
— И что она с ними делать станет? Одовецкая целительница, каких свет не видывал, — он потер грудь и тяжко прислонился к стене. — Но хозяйка из нее преотвратнейшая… ты бы видела, что там творилось… я просто порядок… навел… и деньги… я ж ни грошика… себе…
…а ему и вправду дурно.
Вот ведь… про то, что у старика Таровицкого с сердцем худо, Димитрий знал, как и то, что старик оный давно уж удалился в семейное имение, которое, если и покидал, то ненадолго и недалече. А выходит, не он один с сердцем мается.
Надо будет намекнуть целителям, пускай глянут.
— Присядь… пойдем… тут недалеко… вот сюда. Матушке отпишусь, пусть приедет и на тебя наругается… затеял игры, — княжна Таровицкая ворчала, но незло, напротив, в словах ее виделось искреннее беспокойство за батюшку. — Не так ты и молод…
— И не стар.
Не стар, Димитрий согласился. Еще как не стар… сколько ему? Пять десятков разменял… разве ж для мага возраст? А выглядит — в гроб краше кладут. И главное, сел-то прямо на пол, не чинясь, благо, коридорчик этот пустоват, если не сказать — заброшен. Ведет он к бельевым, а в них князьям делать нечего.