Пуговки сопротивлялись, норовили выскользнуть из пальцев, не желая входить в тугие петли. И где-то должен был быть крючок, но Лизавета не имела малейшего представления, где его искать.
— Как ее убили? — поинтересовалась Авдотья.
— А…
— Если знаешь, что убили, то должна знать, как…
С этим утверждением можно было бы и поспорить, однако Лизавета не стала.
— Задушили.
— Задушили… — задумчиво протянула Авдотья. — Странно…
— И розовыми лепестками сверху… посыпали…
Ответом было хмыканье, то ли недоверчивое, то ли удивленное, то ли просто так. Авдотья повела плечами, пытаясь выпутаться из платья.
— Погоди, порвешь…
— Ну и к лешему… не могу… я такие не ношу, это все тетушка, мол, приличной барышне без красивых платьев никуда… чтоб ты знала, как они давят…
…цесаревич целовал очередную ручку, пытаясь сквозь ткань перчаток почувствовать эхо уже знакомого яда. У матушки, конечно, вышло бы легче, но было бы несколько странно, если бы императрица взялась ручки целовать, да и…
Девица хихикала.
Жеманно закатывала глазки, а цесаревич со вздохом думал, что ручек осталось уже немного, где-то с полсотни… надо, надо конкурс начинать… и в первом же туре половину выпроводить, а то устроили из дворца невесть что…
— Ах, до чего у вас глаза… синие, — пролепетала очередная красавица, стараясь справиться с собой. Пухлые щечки пылали румянцем, ресницы трепетали, а в глазах тренированная томность боролась с естественным любопытством.
— Это у меня от маменьки, — вежливо сказал Лешек. И поклонился. — Несказанно счастлив знакомству…
— И я… счастлива… а скажите… — девица запнулась, не зная, что спросить. — Вы книги любите?
— А то, — Лешек улыбнулся широко. — Еще как… очень удобная придумка. Помнится, Алгеброй хорошо шкап подпирать.
— Шкап?
— Ага. Он шатался. А я его алгеброй… или вот еще мух бить…
— Мух?
Томность из взгляда ушла…
— Мух, значит? — Аглая Одовецкая смотрела этак, снисходительно, будто было известно ей куда больше, нежели прочим. Ручку ей Лешек поцеловал, но больше для порядку, поскольку не сомневался, что, если б она взялась соперниц травить, то не допустила бы такой глупости, как остаточные следы на пальцах. И верно, ручки ее были чисты и пахли травами.
— Мух… знаете, до чего их тут летом… много?
— И защита не помогает?
— Дык… мушиную не поставишь, от обыкновенной не продохнуться, — вполне искренне сказал Лешек. — А они и рады… лезут, гудят… бывало, спать приляжешь, так какая-нибудь заразина так и норовит на лицо усесться. И ползает, щекочет… никакого покоя.
— Ужасно.
Одовецкая покачала головой и поинтересовалась: