— Нямась?
— Конечно, он! — растянул в улыбке мясистые губы Каньдюк и подозвал сына.
Нямась селезнем подплыл к постели. Он чинно поклонился, протянул Сайдэ руку. Рука повисла в воздухе.
Сайдэ со стоном откинулась на подушку:
— Сэлиме, доченька моя бесценная! Погубили тебя изверги! Кровиночка ты моя, отрада моя единственная! Что теперь делать нам? Что-о?
Нямась спрятал руку за спину. Мужчины насупились, отошли. Алиме склонилась над кроватью.
Шеркей подвесил к потолку лампу. Через минуту в избе стало светло. Хозяин вынул из ящика стола оставшиеся после праздника лепешки, принес в блюде квашеной капусты.
Рука Шеркея то и дело ощупывала припухший карман. Целых сто рублей там. Состояние! Что скажет теперь горлопан Элендей? Тухтара сватал, думал, Шеркей дурак. Нет, не обидел господь Шеркея умом, не обидел. Поклонится еще Элендей старшему брату, поклонится.
В женской работе Шеркей был непроворен, все валилось у него из рук.
— Вы уж не обессудьте, не обессудьте, — извинялся он перед гостями. — Расклеилась старуха, расклеилась. Сами видите: совсем не в себе она. Затуманила ей хворь голову. Говорит всякие глупости. А вы не слушайте. Чего с нее спрашивать, чего? Жар у нее, а это все равно, что белены наесться.
— Да не мечись ты понапрасну, — сказал Каньдюк. — Принесли мы всего. Иль не я твой сват? Чего нет у Каньдюка? Птичьего молока только. Но ведь не продают его в Симбирске. Да и в Петербурге, сказывают, тоже птицы не доятся. Нет еще у меня теленка, который пока не родился. А у кого он есть? Остального же — ешь не хочу!
Каньдюк развернул узел и выложил на стол обильную снедь. Не забыл сват и водочки, прихватил и четверть керчеме. Даже ковш принес.
— Элендею-то не проболтайся.
— Иль я враг, враг себе?
— Правильно соображаешь. Брат братом, а самому лучше помереть попозже.
Каньдюк поощрительно похлопал, Шеркея по плечу и окликнул жену:
— Иди сюда. И сватье бы надо к столу присесть.
Опустившись на стул, Шеркей почувствовал, как притиснулся к телу плотненький гашник. Это ощущение искрой проскочило по телу, опалило радостью душу, вспыхнуло румянцем на щеках, засветилось во взгляде. Время от времени Шеркей прижимался к сиденью и снова млел и таял от невыразимого удовольствия.
— Скоро ты там? — поторопил жену Каньдюк.
Она намочила водой полотенце и положила на пышущий жаром лоб Сайдэ. Поправила подушки, одеяло и только после этого принялась за стол. Ее проворные руки быстро привели его в порядок. Алиме расставила тарелки с закуской, и стол стал выглядеть празднично, нарядно.
Шеркей налил в чашку водки, с поклоном преподнес Каньдюку.