– Ой!
– Боже праведный! Твое тело демонстрирует признаки паники. Что сказали бы твои родители, если бы увидели такое? – Ты вскочил с кресла и заставил меня поднять руки. – Быстрее! Брошу в раковину в кухне, замочить.
Я вскинул руки, готовый сдаться по всем статьям, но в том, как ты стянул с меня футболку, не было ничего романтического – изо всех сил старался не коснуться пальцами кожи, торопливо сдернул через голову. Однако я ощутил всплеск наслаждения: сердце вспыхнуло тебе навстречу, тело жаждало твоих прикосновений. Я взглянул в твое лицо, но ты в мое не смотрел.
Ты замер – возвышался надо мной и разглядывал покрывавшие половину моего тела синяки.
– Господи, Мэтью! Боже, кто это сделал? Кто бил тебя, бедный мальчик?
Ты потянулся ко мне дрожащей рукой, но она застыла, не коснувшись кожи. На глаза навернулись слезы, на щеке блеснула влажная дорожка. Отняв ладонь, ты вытер лицо, а затем, словно из тебя ушла вся сила, рухнул обратно в кресло. Как мучительно мне не хватало твоих губ, когда ты сидел, сжимая подлокотники; лицо исказила гримаса поражения, и вид твоего отчаяния и опустошенности от того, что́ со мной случилось, тронул, наверное, сильнее поцелуя моих синяков. Нахлынуло чувство, которое я не испытывал с детского сада, поплыли глаза, слез не сдержать. Я разревелся, из стиснутого спазмами горла вырвался стон.
Услышав мою боль, ты поднял голову:
– Бедное дитя, иди ко мне. Бедный мой Мэтью, бедный мой мальчик.
Я в замешательстве стоял над тобой – твоя слабость стала и моей. И вдруг упал на колени и, уронив голову тебе на ноги, расплакался так сильно, как не плакал никогда в жизни. Мое тело сотрясалось, голова дрожала; моя тоска и обида за каждый нанесенный отцом удар вылились потоком слез. Ты гладил меня по волосам и тихо бормотал:
– Не сдерживайся, пусть все прорвется наружу. – И снова гладил по голове.
Сколько времени я плакал? Наверное, достаточно долго, чтобы выплакать все непролитые в жизни слезы. Когда я успокоился, во мне не осталось ни единой слезинки. Ты поднял мою голову и спросил:
– Это сделал твой отец? – И когда я кивнул, крепче сжал и произнес: – Ты величайшее из господних творений, Мэтью. Не забывай об этом.
Было тепло, но меня колотила дрожь. Ты помог мне подняться на диван, снял с кресла одеяло и укрыл меня. Уютно свернулся у моих ног, положил на колени голову, но вдруг смутился.
– Нам предлагают экзамен, Мэтью. Понимаешь? Нам обоим. Он послал тебя ко мне. – Ты показал вверх. – В этом глубокий смысл. Он дает знак. – Ты кивнул так, как кивают люди, которым внезапно открывается истина мира. – Жди здесь, Мэтью.