Песнопение стало звучать громче. Джирелла поднялась, проморгалась, вытерла с глаз кровь. Не свою. Она стояла обнаженной пред иконой Всематери в окружении выпотрошенных жертв, чьи сплетенные внутренности согревали ноги. Чуть поодаль спускалась лестница, на ступенях которой стояли клирики в капюшонах и серебряных демонских масках, украшенных декоративными узорами, а за ними — скопище приверженцев в балахонах, заполонивших Низший Дом Цепи. Их славословие нарастало, попадая в унисон с ее воем.
Церковники обвели ее вокруг пальца, заманив с помощью блеющих подношений. Не получалось сосредоточиться и опознать тела у ее босых ног: были то козлиные детеныши или же человеческие. Она повернулась к изваянию с намерением взобраться на него и вновь скрыться в Изначальной Тьме, но тут накинулись клирики и посредством вороненых оков и древних заклинаний сковали Джиреллу. И возглавлял их не кто иной, как сам Черный Папа, чью митру ни с чем не спутать… вот только приглядевшись, она поняла, что лицо под высокой шапкой принадлежало не дяде — оно принадлежало ей самой.
Его свистяще-шипящее песнопение укротило Джиреллу и клирики приковали ее к перевернутому кресту, но едва взялись выцарапывать сокровенные таинства Цепи на свежей плоти, она забрыкалась от боли. Их украшенные резьбой перья протыкали желудок, кололи Эбенового призрака и тем самым подпихивали существо все глубже, травя его, пока оно травило ее. Эти мучения заставляли Джиреллу рыдать. Под кожей проступали пульсирующие знаки и глифы, и твердые руки мучителей очерчивали их клинками. Тут кардинал, носивший застывшую гримасу одной из монастырских горгулий, которой она частенько попадала плевком на спину, склонился над ее чреслами и скрупулезно скальпелем выбрил в лобковых волосах крест.
Эбеновый призрак пролез в кишечник, прополз по нему и наконец прорвался в непорченую утробу, и невыносимые муки переросли во что-то совсем уж запредельное. Она знала, что вот-вот встретится лицом к лицу с Падшей Матерью. Песнопение вышло на крещендо, достигло кульминации и небеса вспыхнули очищающим пламенем, окутавшим Джиреллу.
Последнее, что она помнила, как человек в красном подобрал облаченной в перчатку рукой маленькое белое яичко и поместил его в реликварий.
* * *
Заключительный этап коронации обратится пыткой совершенно иного рода, причем куда как унизительнее всего того, что Джирелла перенесла в самый разгар Мытарства Эбенового призрака. Она — наиважнейшая смертная средь ныне живущих на Звезде — должна преклониться пред Багряной королевой в тронном зале, который впоследствии они станут делить, и молитвенно просить за себя. Конечно, это дело сугубо символичное: Шанату снимет свою митру и передаст Индсорит, которая, в свою очередь, водрузит ее на Джиреллино чело — но все равно это раздражало.