Никакой радости Мите это не принесло, только измотало физически. Он был уже не тем пахарем что прежде, а секс без настоящего чувства Иванцову стал попросту противен.
И работа у Мити не клеилась. Он часами просиживал над чистым листом бумаги, куря до одурения, и не мог родить даже одной фразы. В результате Иванцов выпал и из телевизионной, и из литературной обоймы.
Этот кризис мог кончиться совсем плачевно, если бы не Лена Лебедева, которую Иванцов скоро стал звать домашним именем Лёка. Сначала ничто не говорило о том, что их встреча была предопределена на небесах. Ночь, проведенная вместе по случайному взаимному капризу, была приятной, не более. Но постепенно они начали проводить вместе не только ночи, но и дни, от чего Иванцов отвык совершенно. Обычно, едва занимался рассвет, он только и мечтал о том, как бы побыстрее сплавить ночную партнершу.
С Лёкой получилось по-другому. Мите хотелось и при свете дня видеть ее, разговаривать с ней. Ум у Лены Лебедевой был холодный, язвительный. Ее оценки удивляли беспощадностью и остроумием. Порой Иванцов ловил себя на том, что проигрывает Лёке во всех отношениях.
Внешне Лебедева ничуть не походила ни на прежних Митиных жен, ни на тех женщин, с которыми он заводил короткие связи. То есть была не его группы крови, как сказали бы они с Трофимовым. Все предыдущие смотрелись попроще, постандартней, что ли. Стройностью фигуры Лена Лебедева не уступала ни одной из них. И тут Иванцов понимал свой выбор. А вот спокойные серо-голубые глаза Лёки, тонко очерченный нос, вызывающе пухлые губы, от которых ни один мужик не мог отвести взгляда, Митю смущали. Такие лица никогда не нравились ему раньше. Но, может быть, подумалось Иванцову, у него со временем просто улучшился вкус.
Период влюбленности Митя как-то незаметно миновал. Не было жаркого пламени в груди, бессонных ночей, взволнованных стишков, которыми он грешил прежде. Но вместо всего этого день за днем крепло нечто более ценное и основательное. Вскоре он с некоторым недоумением обнаружил, что Лёка стала для него всем — другом, любовницей, ребенком, матерью. Она не разыгрывала ни одной из этих ролей. Так вышло само собой.
Что переживала сама Лебедева, Мите приходилось только догадываться. Они никогда не говорили о своих чувствах. Иванцова, в общем, устраивало такое положение вещей. Но Лёка не терпела неопределенности и однажды спросила:
— Ты долго собираешься меня держать в подвешенном состоянии?
— Это ты о чем? — слегка растерялся он. — О женитьбе, что ли?
— Именно.
— Я готов. Хоть завтра.