Они поженились, и Митя ни разу не пожалел об этом. Брак с Леной Лебедевой основательно встряхнул его, заставив думать о хлебе насущном. А зарабатывать Иванцов умел только литературным трудом. И он с похвальным усердием взялся сочинять, превозмогая неуверенность, грозившую стать болезнью. Пошли какие-то гонорары, но самое главное — к Мите вернулась радость работы. Разнообразные идеи поперли из него так, как не часто случалось в годы соавторства с Трофимовым, поскольку тогда оба порой слегка халтурили, полагаясь друг на друга.
От вернувшейся уверенности в собственных силах Митя почувствовал себя лет на двадцать моложе, то есть почти ровесником новой жены. Это он и называл своей второй молодостью.
После многолетнего перерыва Иванцов вернулся на телевидение с авторской развлекательной ретропрограммой. Правда, выдержал он там недолго. Стариков в Останкине почти не осталось, а у новых в каждом глазу, фигурально говоря, маячило по доллару. Атмосферы тотальной коммерции Митя не выдержал, но хотя бы убедился в том, что он и сегодня кое-что может.
А когда Тимур Арсенов загорелся идеей сделать фильм по залежавшемуся в столе Митиному роману, Иванцов окончательно уверовал в свою счастливую звезду. Он взялся за большой роман, который в процессе работы стал перерастать в трилогию…
Митя прилежно долбил по клавишам старой пишущей машинки, когда в прихожей раздался длинный звонок. Чертыхаясь, он прервался на середине фразы и пошел открывать.
За дверью стоял Алик Алексашин. Вид у него был взъерошенный, под глазом красовался впечатляющий фингал.
— Привет! — сказал Митя.
— Привет! — кивнул Алик. — Елена Васильевна дома?
— А ты к ней?
Митя спросил это нарочно. Он прекрасно знал, что Алексашин испытывает перед Лёкой необъяснимую робость.
— Просто не хотелось бы ее пугать своим видом, — серьезно ответил Алик. От него не пахло спиртным, как в первую секунду показалось Мите.
— Входи, входи. Я один.
Они прошли в кабинет Иванцова.
— На чей это ты кулак наткнулся? — спросил Митя.
— Это пустяки, — отмахнулся Алексашин. — У меня, Митя, видеокамеру отобрали.
— Какую видеокамеру?
— Твоей знакомой. Ну помнишь, ты меня сосватал на съемку за двести баксов?
— Так, так. И кто же у тебя камеру отнял? Менты?
— Нет. Каких-то два непонятных амбала. Главное дело, весь ритуал уже зафиналили. Стали могилу закапывать. И тут подлетают ко мне на бреющем полете эти орлы. Камеру выхватили и хрясь по фейсу. И я, как тот инвалид у Зощенко, лежу скучаю. И из башки кровь капает. А что, почему, я так и не врубился.
— Хорошенькое дело! — присвистнул Митя.