Она вошла в обитую некогда белой плиткой комнату, стены которой были исписаны похабными фразами и не менее похабными рисунками. На них отразился немой диалог между двумя временами и двумя потоками жильцов этого общежития. Более стертые записи, выведенные гвоздем по ржаво-белой плитке, были видимо посланиями литейщиков. Более новые — перламутровым и красным лаками для ногтей — ответами на них, нынешних обитательниц.
Наиболее привлекательным предметом в этой комнате было зеркало. Оно было просто огромным, по сравнению с тем, которое висело у Остапенко. Занимая пространство от потолка до пола, зеркало стало центральным местом в душевой. Она остановилась около него. Даже вчерашнее, испуганное и испачканное лицо, не могло превзойти по своей страшноте, это, неживое. На нее смотрели те же самые голубе глаза, но обрамлены они были не сонными мешками, а багровыми овалами синяков. Несколько глубоких царапин, идущих ото лба к левой щеке, соединялись воедино в одной большой ссадине. На шее и ключицах виднелись протертые до крови следы вчерашнего падения по ступенькам. Колени были сбиты. Развернувшись спиной, она увидела ощупанную с утра царапину. Она действительно проходила вдоль всего тела, и останавливалась у косточек поясницы, где сливалась с огромным бурым пятном — еще одной ссадиной. Пытаясь прощупать затылок, она наткнулась пальцами на большую рану. Оттуда, вновь, полилась кровь.
Она закрыла глаза и заплакала. Стон безысходности и неопределенности раздался в комнате, и эхом пролетел сквозь все пространство. Нужно было выбираться из всей этой белеберды, творящийся вокруг. Но куда и к кому — оставалось вопросом.
Тем временем, Павла Степановна проходила веренные ей комнаты общежития. Обычно, в каждом блоке жило шесть человек. В основном это девушки, но бывали и исключения, как, например Остапенко, и семья Скорко. Война — войной, а дети рождались. Совсем еще мальчиком пришел Паша Скорко в Чернигов, где, в отличии от бурный жизни Донецка, текла почти мирная. Так уж произошло, что Пашка влюбился в молодую девушку, Аню Самойкину, и уже здесь, стал настоящим мужчиной. В 2017 у них родился ребенок — прекрасный трехкилограммовый богатырь с ямочками на щеках как у папы, и тихим нравом как у мамы. Делать нечего — пришлось дать целый блок, тем более, что новорожденный Ваня, был первым ребенком в неназванной войне Чернигова.
Блок Скорко Павла Степановна миновала — и будить не хотелось, и одежда располневшей от беременности Ани была явно велика беглянке. Хозяйка знала всех своих жильцов в лицо, и определить, что из их гардероба подойдет новенькой — не составляло труда. Первой, к кому она пошла была Мария Лойко — красивая, стройная и своенравная девушка. Она славилась по всей части тем, что ни одному из солдат, ни разу не дала повода усомниться в своей верности мужу, лейтенанту Нижинской части. Разведя руками, Мария показала всю свою одежду — все что осталось от прежней жизни — две майки, старомодная кофта и пару джинс. Обирать, и без того бедную девушку, Павла Степановна не стала, и отправилась в другой блок, к Любе Мошкиной. Мошкина, хоть и была нравом подемократичнее, чем Мария, тоже особой роскошью похвастаться не могла. Еще вчера все свое белье, а именно три накидки, пять маек и пару штанов, она постирала, и ныне, в семь часов утра, могла дать лишь сорочку, в которой стояла перед комендантшей.