Автор книги как бы говорит читателям: не заморачивайтесь никакими религиозными или идейными соображениями, живите, как «при Гомере».
Выходит, всё замечательное, что было выношено Европой за три тысячи лет (как правило, историки относят запись «Илиады» к началу I тысячелетия до Р.Х.) — «все мысли веков, все мечты, все миры» — наносное, обречённое провалиться в какую-то чёрную дыру. Николсон не просто принимает такое положение дел, но приветствует его «звоном щита». Подозреваю, что такого рода бодрячество — деланное, скрывающее глубокое «екклезиастическое» уныние: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться; и нет ничего нового под солнцем» (Еккл. 1: 9).
Книга Николсона, несомненно, симптоматична для охладевающего (почти уже совсем охладевшего) к христианству Запада. Недаром среди множества рецензий на неё, которые я просмотрел, я не нашёл ни одной, в которой его концепция была бы подвергнута критике по существу. Хотя, казалось бы, она легко уязвима. У Николсона слишком поверхностный взгляд на ход истории. Вернее, история у него вообще отсутствует, существует лишь, когда открыто, а когда подспудно, неизменное и равное себе варварство. На самом деле новое варварство в чём-то существенном — действительно новое, отличное от старого. Кьеркегор писал, что язычество направлено К духу, а неоязычество (понятие, перекликающееся с новым варварством) — ОТ духа. И это принципиально важно.
Эпоху «Илиады» принято называть детством человечества. Даже боги, которых греки создали, ощущая неполноту земного бытия, ведут себя в поэме, как дети: ссорятся, терпят обиды, мстят обидчикам и т. п. И терпкий натурализм в описаниях батальных сцен заключает в себе какое-то детское любопытство: интересно, что происходит, когда копьё вонзается человеку в рот и выходит через затылок, или меч отсекает плечо, или глазные яблоки от удара выкатываются из глазниц. И оттого, что вражеская кровь льётся рекой, у героев как будто веселее делается на сердце. И в то же время Гомеру ведомы понятия благородства и кротости (это признаёт Николсон), и слёзы побеждённых вызывают у него искреннее сочувствие.
Напомню известную поэтическую строку:
И море, и Гомер — всё движется любовью.
Миру «Илиады» неведомо смакование жестокости, неведом садизм. Это характерные «гримасы» современного общества, той его части, что отпала от христианства и будто мстит за своё отпадение всем и вся, включая и самих себя. Речь идёт сейчас о внутреннем варварстве, конечно. Городские банды — его средоточие. Типы городских бандитов с их понятиями о «чести», в блатном истолковании, с их мстительностью и т. п. напоминают Николсону Ахилла с Патроклом и другими героями «Илиады». Но Ахилл с Патроклом — это военная аристократия архаических времён, имеющая хотя бы начатки представления о том, что позднее стало называться noblesse oblige (благородство обязывает). Недаром шлемоблещущий Ахилл, хоть он и «зверский герой» (А. Ф. Лосев), вызывал восхищение у читателей самых разных поколений, от Александра Великого до Уинстона Черчилля. А зверские негерои современного преступного «дна», демонстрирующие запредельный цинизм и изощрённую жестокость, если и могут быть соотнесены с героями «Илиады», то как злая карикатура на них.