Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7 (Авторов) - страница 64

Если считать Трою символом цивилизации, как это делает Николсон, тогда, действительно, Троянская война продолжается. Или, точнее, возобновляется. Опрометчиво полагать, что варварство представляет собою константу человеческого существования, во все времена равную самой себе. Дорога истории отнюдь не выглядит чем-то монотонным, виды в пути постоянно меняются, иногда меняются радикально. К примеру, те же данаи, диковатые в годы Троянской войны, с течением времени создали (в продолжение примерно пяти столетий перед Р.Х.) величайшую в истории человечества культуру, в некоторых отношениях превосходящую всё, что было создано позднее.

Нынешняя «Троя» осаждается одновременно изнутри и снаружи: изнутри бьют о её стены волны вседозволенности, а снаружи — религиозного ожесточения и исступления. Опасность усугубляется хрупкостью цивилизации, находящейся в состоянии глубокого переустройства. Такова схема, передающая суть дела. На практике же это «рассеянная» война, в которой линии фронта сложным образом переплетаются. Но это важнейшая из войн, которые в последнее время велись и сейчас ведутся в мире.

Трудно гадать, чем закончится это противостояние (в котором Россия может сказать своё веское слово). Опыт диалектики, однако, подсказывает: вера в Бога и в человеческий разум вывезет.

Самое лучшее воспоминание детства — утро на даче. Ты почти еще там, во сне, но почти уже здесь. Глаза еще закрыты, но даже под веками уже не так темно, как бывает ночью, если вдруг проснешься и лежишь с закрытыми глазами. А потом вдруг становится еще светлее, и, не открывая глаз, знаешь: это Людмила Семеновна отодвинула занавеску на окне. Вот она толкнула раму — и сразу тысячи звуков наполняют комнату: тут и птицы, и шелест листьев, и скрип колодезного ворота. И громче всего — многоголосое жужжание на огромном кусте шиповника под окном. Куст весь гудит от множества пчел, шмелей и больших блестящих зеленых жуков — бронзовок.

А Людмила Семеновна напевает, впуская в комнату одним движением руки этот свет, эти звуки, эти запахи летнего утра.

У колодца уже вопят Мишка с Игорьком, плещут друг на друга ледяной водой. А трехлетняя Женечка, самая младшая из нас, тут как тут: заливаясь радостным смехом, помогает Людмиле Семеновне тянуть с меня одеяло.

На террасе гремят тарелки, и скоро раздается такой знакомый, такой родной голос: «Дети! Завтракать!»

Это Замбабася. Самый главный человек моего детства — после мамы. Этим смешным именем, принесенным из детства, я называла ее всю жизнь. Она умерла, когда мне было 30 лет. А ей — восемьдесят шесть.