Петра, давненько ему намекала: типа у Фрица такая длинная «прелюдия», что можно забыть — что за ней «следует» и, переходить непосредственно к тому, что «после»… К переживаниям да разговорам!
Да… Поговорить «после», дядюшка Фриц очень любил!
После такой «любви», Петра долго ходила надув губы, а сам Фриц с ощущением острого дискомфорта…
Чисто случайно подловив служанку, выходящую нараскоряку из комнаты племянника, он, взбесившись от ревности, затащил её к себе в кабинет и, хотел было уже устроить изменщице хорошенькую взбучку, а потом уволить… Но тут, Петра опередив, сама давай ему возмущённо рассказывать — причём, во всех тончайших подробностях, как Эрик — когда она зашла в мансарду прибраться, воспользовавшись моментом неожиданности, грубо поставил её в позицию «раком» и «ficken» минут сорок… Пока, она пищать не начала! Потом он сказал, хлопнув её по заднице: «Бери деньги на столе и, проваливай»! Во время всего рассказа Петра, хоть и возмущалась — но всем своим видом излучала похоть и, нет-нет, да удовлетворённо щерилась…
И тут, у дядюшки Фрица заиграл «живчик»: «Как-как, говоришь, он тебя поставил»?
Петра показала и… Ну, конечно, далеко не «сорок минут»… Но, «на десерт» пойдёт!
После, они долго полулежали на старом кожаном диване и, лениво болтали… В основном, темой их разговора был всё тот же Эрик: «Какой он все же, Schwein»!
С тех пор, Фриц перепробовал много «позиций» и, всё не переставал удивляться изобретательности своего племянника: «Вот же Ficker! И, где он только сам такому научился — неужели в окопах?!».
В конце концов, все стороны этого «любовного треугольника» были довольны и, даже сам «старый конь» — всё чаще и чаще стал ловить себя на мысли, что так хорошо всем.
Однако, при всём при этом, Фрицу было до жути страшно!
Это, действительно — был не его Эрик, а кто-то совершенно чужой и, он даже не скрывал этого. Даже, ни малейшего желания вспомнить или поинтересоваться: когда Фриц, пытаясь пробудить память племянника, рассказывал что-нибудь из его детства, или о каких-то семейных традициях, преданиях, памятных датах или происшествиях, тот или слушал совершенно равнодушно или грубо прерывал: «Мне неинтересно это!».
Еле-еле удалось затащить Эрика на кладбище, на могилу брата Георга — его отца, в годовщину смерти… Так, тот — как будто отбывал какую-то скучную повинность. А ведь Эрик, хотя и вдоволь потрепал ему нервы — очень любил отца!
Фриц, терялся не зная, что делать. То ли в полицию сообщить, то ли — врачам-психиатрам… Священник, которому он на тайной исповеди рассказал всю историю, его не понял и, следовательно — ничем не мог помочь, даже советом.