Летар бесцеремонно навис над столом и заглянул внутрь шкатулки.
«Отрубленные пальцы?»
— Чьи они, Люциан? Баронов? Хотя нет, для баронов слишком много. Министров?
— Не могу знать, миледи.
Летар сделал немыслимое. Прервав чужой разговор, он потянулся к шкатулке и вытащил оттуда чей-то отсечённый палец. Затем ещё один. Пригляделся, сравнивая.
— Сукин сын, — выдохнул Летар, схватил шкатулку и перевернул вверх дном, спровоцировав у некоторых присутствующих рвотные позывы.
— В чём дело? — спросила Онэс, наблюдая за тем, как на дорогой скатерти вырос холмик чьей-то плоти. Пальцы отсекли грубо — запёкшаяся кровь плохо скрывала небрежность работы палача. Летар скинул с ладони светлый шарик и поморщился.
— Это не разные пальцы, — высказал он свой абсурдный вывод. — Это пальцы одного и того же человека. Их отращивали магией и отрубали снова.
Услышанное проняло даже бывалого офицера. Люциан выругался из-за спины убийцы.
— Но чьи они?
Нирэйн приблизился наперекор брезгливости и всмотрелся.
— Это Найррул, — надломившимся голосом сказал он. Затем вдруг метнулся через стол и вырвал записку из рук сестры. — Для семейки Лит! — прочитал он и осёкся. — За то, что первые обо всём догадались.
День 47
Летара допросили сразу после ужина. Недвусмысленные импликации, проистекающие из произошедшего за столом, который матрона Лит разделила с безродным убийцей, зверски натянули нервы и самой графини, и её гвардии. Онэс мгновенно пришла к логическому разветвлению вида: либо архимаг Края и правда Дерас Каас, подчинивший своей воле видения будущего, а оттого знающий, какой садистской провокацией он запустит нужный ему ход событий… либо Летар работает на западников и просто морочит имперцам мозги.
Утомительный допрос указал на первый вариант. Летар выбрался из каземтов спустя несколько часов после того, как его утащили с ужина. Его бы отпустили раньше, как Нэйприс, допрос которой не продлился и четверти часа, однако гвардейские ищейки явно почувствовали увёртливость, с которой Летар избегает давать прямые ответы относительно причин его вмешательства в полномасштабное столкновение двух стран. Услышанное ещё в начале вечера правдивое, но невероятное объяснение гвардию не устроило. Каждый последующий вопрос провоцировал у убийцы попытки юлить наперекор заклятию истины, что явно вызывало азарт у дознавателя. Но в конце концов, ему пришлось довольствоваться только однозначными ответами на тему преданности нанимателю.
Последнее, что увидел убийца перед уходом, это запись на пергаменте в руках гвардейского офицера. После множества перечёркнутых вопросов и слов без всякого контекста, под чернильной свалкой отработанных версий, расположился неутешительный вывод: