— Если бы вы знали! Чекист! — Мария Лазоревна повращала негритянскими белками. — Самый главный!
Коноплева едва не подскочила в кресле, удачно изобразив удивление, и тотчас превратилась в провинциалку:
— А, слышала, как же. Рыжебородый такой, Барташкевич…
— Барташкевич?! Урицкий его фамилия. Урицкий, чтоб мне так жить!
Коноплева в изнеможении откинулась в кресле. Мария Лазаревна склонилась над ней:
— Теперь вы понимаете, какое я имею соседство?
Коноплева слабо кивнула, шприцы замаячили перед глазами, и ей стало страшно по-настоящему…
Итак, адрес Урицкого известен. Но это частица того, что нужно узнать, прежде чем произвести выстрел. И Коноплева кропотливо собирала сведения, крупицу за крупицей. Для этого ей пришлось снова превратиться в скромную барышню и подыскать жилье по соседству с председателем Петроградской ЧК. Удалось снять комнату в малонаселенной квартире в доме напротив. Комната выходила окнами на подъезд. Коноплева завесила окно, укрывшись за портьерой, часами наблюдала за подъездом, отмечая шифром в блокноте. Когда приезжает и уезжает машина. Не смыкая глаз. Пока не услышит знакомый рокот мотора, не блеснут за темным окном автомобильные фары. Через три недели полетела в Москву зашифрованная телеграмма. Получила ее кассирша Ярославского вокзала Калашникова, подружка Ивановой. В тот же день телеграмма очутилась у Семенова.
Но вышло не так, как задумала Коноплева. Неожиданно в Петроград приехал Семенов и увез ее в Москву. Покушение на Урицкого отложили, но слежку за ним решили продолжить — ее поручили Зейману. Коноплева предупредила: от Зеймана толку не будет. Семенов не огорчился: исполнители найдутся — была бы жертва. Опыт по этой части у партии эсеров велик. Но малость подзабытый. Молодые партийные кадры, вступившие в ПСР после Февральской революции, сильно склонились к кабинетному, бумажному стилю работы, а бумагой, как известно, скорее усыпишь, нежели побудишь массы к действию. Следовательно, сетовал Семенов, стало игнорироваться первое правило эсера — идти в массы, будоражить их, поднимать на боевые дела.
Семенов считал, что террористическая работа требует от боевика чрезвычайной выдержки и самоотдачи. Ведь за несколько минут перед выстрелом боевик переживал целую жизнь, не похожую ни на какую другую. Душа боевика не должна быть замутнена обыденностью. Иначе он не сможет нести в народ правду очищения. Потеряет дистанцию загадочности своей личности. Утратит тайну волшебства террора. А тайна и волшебство должны пронизывать его во все времена. Только тогда революция станет подвижной, как ртуть: со страстью и порывом масс, и их эмоциями и желаниями, с их совестью и мечтой…