7 мая 1918 года в Москве начал работу Совет партии правых эсеров. С докладом выступал Евгений Михайлович Тимофеев. Филолог и журналист он умел увлечь аудиторию. В самом начале его речи в зал вошла скромно одетая женщина. Нерешительно осмотрелась. Отыскала свободное место и села. Стала слушать. Это была Фейна Хаимовна Каплан — Фанни Ефимовна, как она себя называла. Совсем недавно ей исполнилось 28 лет.
— Основными целями и задачами русской демократии, — говорил Тимофеев, — мы полагаем аннулирование Брестского мирного договора, возобновление войны против Германии. Для этого необходима ликвидация власти Совета Народных Комиссаров и возрождение в России подлинных органов народоуправления во главе с Учредительным собранием.
«Туманно», - подумал Семенов. Кто-то выкрикнул с места: «Просим уточнить!».
— А что собственно уточнять? — переспросил Тимофеев. — Я достаточно ясно выразился: необходимо решительно приступить к ликвидации так называемых Советов…
— Вы поняли Тимофеева? — спросил Семенов у рядом сидящего Сунгина.
— Чего тут не понять, — рассмеялся тот. — Тимофеев не хочет расставаться ни с кадетами, ни с Антантой. У кадетов — связи и кадры. У Антанты — деньги и оружие.
На трибуне Тимофеева сменил член ЦК ПСР Гендельман-Грабовский.
— Когда предыдущий оратор сказал, что мы отвергаем возможность какого бы то ни было объединения и даже косвенного сотрудничества с большевиками, из зала подали реплику — а как же быть с Советами?
Жизнь показала, что после Октябрьского переворота. После узурпации власти большевиками, Советы полностью утратили свой социалистический характер. Они переродились, едва успев появиться. Поэтому ближайшая цель — восстановление полноправного Учредительного собрания…
…О чем положено мечтать молоденькой девушке из бедного. Но добропорядочного еврейского семейства? О женихе, детишках здоровых, об уютном домике, где в пятницу вечером будут зажигать свечи, встречая Шаббат. А Фанни мечтала отправить на тот свет киевского генерал-губернатора. Тору пусть изучают ее многочисленные братья и сестры, коллеги-белошвейки пусть вышивают гладью, а она, убежденная анархистка, будет кроить историю по-своему. Даже бомбу раздобыли — она и еще парочка таких же бесшабашных авантюристов. Правда, с бомбой получилось нехорошо — она взорвалась прямо в номере гостиницы. Фанни была ранена в «правую руку, правую ягодицу и левую голень», как значилось в медицинском свидетельстве, оформленном перед отправкой Каплан по этапу.
Естественно, ее судили. Приговорили к смертной казни. Потом заменили каторжными работами. Отправили в Акатуй, на Нерченскую каторгу — самую страшную в России. Да не просто так, а в ручных и ножных кандалах. Девочка дерзка, с тем, откуда родом и где ее родственники, темнит, удерет с этапа — не поймаем. Она не удрала, с таким ранением особо не побегаешь. А на каторге стало совсем худо — почти полностью потеряла зрение. Терзали головные боли. Понятное дело, каторга — не курорт, но не да такой степени… Она не представляла себе. Что может быть ТАК тяжело. Тюремные власти сперва думали, что Фанни симулирует, затем — когда она от отчаяния наложила на себя руки — смягчились. Хотели даже отправить ее в монастырь, хоть как-нибудь пусть там доживет. Но вокруг, как назло, богадельни были только мужские. Каплан потихоньку привыкла к новой, незрячей, жизни, учила азбуку жестов, у нее появились подруги. И новые политические взгляды — она сменила анархию на движение правых эсеров. Так и вышла из Акатуя — после амнистии, объявленной Февральской революцией — убежденной эсеркой.