Рука мужчины легла на колено женщины и медленно поползла вверх, скользя по чулку.
— По-моему, ты о чем-то думаешь и явно не обо мне. Геннадий Федорович тряхнул головой. Действительно, его мысли то и дело возвращались к черно-белому негативу.
— Да, думаю, — признался он. — Давай еще выпьем.
— Ну что ж, давай, — сказала Тамара, протянула руку и взяла два бокала, стоящих на низком столике.
Рычагов наполнил их вином.
— За что выпьем? — спросил он.
— За тебя.
— Нет, давай лучше выпьем за нашего пациента.
— Я так и знала, — обронила женщина, — ты думаешь о нем.
— Да, этот случай не выходит у меня из головы, он уникален. Моего опыта не хватает, чтобы понять.
— А что ты хочешь понять?
— Я хочу понять, что с ним происходит.
— В каком смысле?
— В смысле, почему он молчит.
— Потому что он без сознания.
— Но даже в бессознательном состоянии человек обычно бредит.
— Но может быть, он еще не пришел в себя и скоро придет?
Рычагов не стал объяснять своей ассистентке, в общем-то, умной, толковой и талантливой, что его смущает. Он еще раз тряхнул головой и попытался забыть о Дорогине.
И это ему удалось, тем более, что Тамара была близка, податлива, ласкова и нежна с ним. Хирург даже на какое-то мгновение подумал: «Возможно, она меня любит».
Ему захотелось поверить в это и не только поверить, но и получить подтверждение. А за этим дело не стало. Они катались по полу, по мягкому ворсистому ковру. Плед сбился в валик, бокалы звенели на низком столике. Тамара покусывала губы, извивалась, стонала. Огонь в камине полыхал, и причудливые тени мужчины и женщины плясали на стене, дрожали, изгибались, сплетались и расплетались.
А за окнами шумел ветер. Где-то далеко, жалобно, как по покойнику, скулил пес, поскрипывали деревья.
— Как хорошо! — откинувшись на спину, устало прошептала женщина. — Боже, как хорошо лежать на ковре, слушать, как потрескивают поленья в камине, за окном завывает ветер и ни о чем не думать. Вот бы всю жизнь прожить так!
— А что тебе мешает? — спросил Рычагов, переворачиваясь на живот и испытующе глядя на женщину.
— Все надоедает: секс надоедает, работа надоедает… От всего устаешь, — призналась Тамара.
— А вот мне работа почему-то не надоедает.
«Потому что ты сумасшедший», — подумала Тамара, но сказала другое.
— Потому что ты очень любишь работу и без нее не можешь.
— Наверное, так оно и есть. Вот уже несколько дней я не оперировал и чувствую себя как не в своей тарелке. Знаешь, хирург, — Рычагов сел, накинул на плечи плед, — хирург, как скрипач, как пианист, должен работать каждый день, должен тренировать руки, чувства, голову. И при всем при этом я прекрасно понимаю, что никогда не смогу достигнуть совершенства, никогда не смогу воскресить человека из мертвых.