Мы и пришли на курсы по-разному. Я – потому что мы с папой присели отдыхать напротив академии. Глеб спасался от младших братьев-близнецов, не хотел сидеть с ними после школы. Яра – потому что настояла бабушка, которая убеждена, что занятия живописью хорошо развивают общий вкус и эрудицию.
– Никитин будет рекомендовать тебя в первую очередь, – сказал мне вполголоса Глеб.
– Почему? – не поняла я.
– Шутишь? – он усмехнулся и посмотрел мне в глаза, словно проверял, не лукавлю ли я. – Ты ж его опора и надежда.
– Не поняла.
– Ты совсем, что ли, не замечаешь? Он дольше всего возится с тобой.
– И орет тоже больше. Видел, как я последний раз получила за мегалодонов?
Я осеклась, вспомнив, что и в самом деле Никитин всегда вдумчиво комментировал мои рисунки, причем редко делал замечания по технике. Что задерживается возле меня на занятиях чуть дольше – секунд на десять. Или я просто поверила Глебу?
– Может быть. Не знаю.
– Так и есть.
– Но я не знаю, буду ли продолжать учиться, – честно сказала я.
– Тогда ты просто разобьешь ему сердце, – Глеб трагически закатил глаза. – Кстати, откуда ты берешь своих динозавров? Что за фишка такая?
Я посмотрела на Никитина, по-прежнему окруженного гостями. Он заметил мой взгляд и еле заметно кивнул.
– Я их вижу. В людях. На самом деле.
– Что? – Глеб не расслышал меня из-за взрыва смеха со стороны группки гостей.
– Ах ты моя золотая, – к нам сзади подошла бабушка. – Извините, что опоздала, планерка. Покажешь мне, где тут твое?
Я улыбнулась:
– У нас у всех хорошие работы.
– Но интересны-то мне только твои.
Я вздохнула и повела ее в противоположную сторону, где висели мои рисунки – вырванные из жизни сценки с антропоморфными чудовищами.
Утром того дня я впервые за долгое время проснулась с твердым ощущением, что надо наконец действовать. Отсидев два урока в школе, я убедилась по программе отслеживания, что папа ушел, и вернулась домой проверить, на самом ли деле папин шкаф был закрыт на ключ, и посмотреть старые мамины документы на их общем компьютере. Компьютер с тех пор меняли минимум два раза, но я была уверена, что папа каждый раз копировал старые данные на новый диск.
Мне было неловко шпионить в собственном доме, и для начала я переоделась, потом сделала кофе и выпила его, разглядывая свое отражение в эспрессо-машине, потом вымыла руки. Наконец протерла пыль и аккуратно расставила обувь в коридоре.
Родительская, а теперь папина спальня: кровать в центре, тумбочки с обеих сторон у изголовья, встроенный зеркальный шкаф с миллионом маминых нарядов, изящный туалетный столик с эмалевыми вставками, рядом платяной шкаф в таком же стиле. Когда мамина одежда перестала помещаться во встроенный, мама заказала его в интернет-магазине. Собрать его было непросто, и папа сверлил и стучал пару вечеров.