Чаплин ввел ее в просторный холл, представил своим гостям.
Но Люда была поглощена тем, что говорил, как ходил, смотрел, как улыбался и поворачивался Чаплин.
И глаза, в которых сразу было все: и мысль, и отношение, и игра, и усмешка…
— Вы смотрели мой фильм?
— Да, спасибо, у вас в студии.
— Понравилось?
— Очень.
И она по-юношески угловато и проще, чем хотелось бы, пыталась рассказать об игре актера Чаплина, о постановке режиссера Чаплина и о том, что без переворота нельзя скинуть Гитлера.
Чаплин улыбался и кивал головой. А потом стал на руки и ушел так просто, как Люда вошла в эту комнату на ногах.
Он вернулся, поставил перед ней бутылку вина и стаканы. Чаплин чокнулся с Людой, она смотрела в его глаза и думала о том, что вот неизвестный солдат и Чаплин хотят одного и того же — открытия второго фронта. Ведь и он, Чаплин, как и Кеннет, был, по выражению недальновидных, «преждевременным антифашистом» — «Диктатора» он выпустил на экраны еще в тридцать девятом году.
Кто-то в спину Люде сказал насмешливо:
— Это миссис Севастополь.
И она услышала, как другой голос возразил…
Уже покинув дом Чаплина, она узнала смысл ответа:
— Дорогая, у вас есть только внешность, а у этой молодой женщины еще и подвиг. Вы плакали, идя на эшафот, и после съемок были больны целый месяц — она сама стояла на эшафоте целый год, и вот поэтому она у нас в гостях.
А Чаплин снова стоял в дверях, и трудно было уйти от его глаз. И вдруг показалось Люде, что и он сейчас такой же странник, как она. Вот возьмет перешагнет через этот порог и уйдет из дому на ногах или руках так же просто, как переходил он из одной жизни в другую в своих фильмах, где все было изменчиво, кроме маленького, странного и до боли дорогого человека.
Снова митинги и приемы. Ее предупредил представитель Военной помощи России:
— На заводе в Нью-Джерси — это большой завод сельскохозяйственных машин — просили, чтобы вы выступали только полминуты, не больше. И потом сразу дадут гудок на работу. Вы выступите?
— Конечно.
Она знала: это необходимо. Ведь выступила б на ее месте Нина Онилова, если была бы жива, и молодой смелый командующий черноморской авиацией, прославивший себя еще в Испании, генерал Остряков, если бы он был жив, и Лева Иш, который умел кратко и обстоятельно в своих статьях обрисовать положение Севастополя, и красноармеец Петр Засада, и комиссар Деев.
Если б только они были живы.
И в эту ночь перед полуминутным выступлением бессонница ее не отпускала. Она была особенно мучительной в заокеанской стороне, в чужом городе, в комфортабельных номерах отеля — слишком много жилплощади для младшего лейтенанта, которого вывезли сюда из-под Сталинграда. Три комнаты: спальня, кабинет, гостиная. Уйма цветов. «Как на похоронах», — почему-то ожесточившись, подумала Люда. Розы, георгины и полевые, милые, но с какими-то другими запахами, чем цветы русских полей, и более крупные, яркие. Наверное, так пахнут дальневосточные.