На столе, где, изогнувшись обнаженным телом, бронзовая женщина несла лампу с зеленым колпачком в подвесках, лежала стопка бумаги, авторучка. Люда бережливо подумала: «Вот бы нашим севастопольским корреспондентам такие славные авторучки». И вспомнился Маяковский. Тоже, наверное, маялся по ночам в таком отеле, и все же написал «Кемп нит гедайге»…
Мне легче, я кое-что вижу воочию, что в двадцать пятом едва пробивалось; те, кто пели «Мы смело в бой пойдем» над Гудзоном, здорово дрались на Эбро, под Гвадалахарой. Испания — горная страна, она трижды сродни Севастополю и Чапаю.
Но ему сродни были многие.
В Детройте, на одном из собраний, к Люде подошла женщина с испуганными глазами ребенка и с дымчатой от седины головой.
— Все меняется, — сказала женщина. — Мой земляк был его учителем, — женщина коснулась ордена Ленина на груди у Люды, — теперь мы ваши ученики. Я работала с тельмановцами. Потом бежала от тех, кого вы уничтожали. Но их еще так много. Слишком. Мой кузен прислал сюда открытку из России, он знал, что делает больно, поэтому и прислал.
Она протянула открытку Люде.
Слева, вверху открытки, развевалось знамя со свастикой. Посередине жирными, черными линиями очерчен Крымский полуостров и латинскими буквами обозначены советские города, как часть райха. На самой оконечности полуострова крупными буквами: «Sewastopol».
Удивительно, как может ранить такой клочок бумаги. И всего три слова по-немецки «Привет из Севастополя».
— Возьмите, вы сумеете вернуть ему этот сувенир. И простите, но мне, пожалуй, тяжелее, чем вам.
Вместительны номера отеля. И двери открываются бесшумно. Люда не заметила, как вошел в комнату и уселся в кресло Василий Ковтун.
Они расстались давно, под Одессой. Но друзья — памятливые люди. Ковтун был первым фронтовым учителем Люды, командиром снайперского взвода. Он встречал ее, проверял, с ней выходил на посты, учил вести наблюдение. Ее учителю было двадцать два года, он был терпеливым и упорным, Вася Ковтун.
И теперь заглянул на огонек. Наверное, понял, что солдату не спится. Нет, это не было видением, просто голос дружбы. Ведь верят же люди в голос крови, родства, так вот это — посильнее. Жизнь ушедшего переходит в тебя, и ты ее бережешь.
Завтра за полминуты такое не расскажешь, но зато сегодня ночью они вернутся к тем дням.
Однажды под Гильдендорфом, близ Одессы, он зашел в блиндаж и сказал:
— Мы снайперским взводом прикроем отход полка, а ты уйдешь с полком.
— Как — уйду?
— Снайперы нужны, нельзя же всем здесь остаться.
Люда поняла — погибнуть…
Но она осталась, помог комиссар Деев. Старый чапаевец переспорил командира: