Рядом с фотографией Петра Гржебика висел рисунок — человечек в австрийской шапочке, с коротенькими ножками и носиком шишечкой. Над рисунком была сделана энергичным почерком надпись по-немецки и по-чешски: «Этот парень не так глуп, как может показаться».
Ведь эта же фигурка, выцарапанная на обложке записной книжки, путешествовала теперь вместе с Глебом.
Авдотья Никитична усадила Глеба на диван под фотографией мужа и ушла разогревать чайник. Она быстро вернулась, поставила на стол вазу с вареньем, ватрушки, и через несколько минут Глеб с удовольствием тянул из большой синей чашки с цветочками крепкий чай.
Темные, грустные глаза внимательно смотрели на юношу, пришедшего в гости даже не к ней, Авдотье Никитичне, а к самому Петру Гржебику. Она понимала это и именно этому радовалась. Сперва разговор зашел о жизни Данилы, о его здоровье и семье, потом, естественно, перекинулся на балаковские дела. Авдотья Никитична хорошо знала, что творится на стройке, где день и ночь пропадала ее Ярослава, — дочь жила со своей семьей поблизости от матери и часто наведывалась.
Гржебикова вдруг прервала себя на полуслове:
— Вы очень похожи на Тараса, только он, как и Петя, лохматый был, а вы такой причесанный. — И Авдотья Никитична, тронув маленькой ладонью макушку Глеба, дружески улыбнулась ему. Потом, захватив рукой край вышитой скатерти, опустила голову. Волосы, собранные на затылке в большой пучок, блестели при свете лампы, и, когда она подняла свое круглое, милое лицо, он увидел, что разговор этот, хотя и приятен Авдотье Никитичне, дается ей не легко.
Она продолжала:
— Подумать надо, Тарас был подростком, да и я совсем еще девчонкой, а считали себя взрослыми, знающими жизнь людьми. А о Пете и говорить нечего. Попал он к нам из совсем тогда неведомой Чехии. В свои двадцать три года он мнил себя пожилым человеком. На фронте особый счет, побыл год в армии — вот ты и старичок.
Вы спрашиваете, как попал Петя к Чапаеву? Да и в этом нет ничего удивительного. У Чапаева в девятнадцатом был интернациональный полк и в нем много земляков Гржебика.
Пожалуй, все началось еще в Чехии. Работал Петя на военном заводе Шкоды и не поладил с австрияками; упекли его на фронт, ну а кто из чехов, да еще рабочих, хотел воевать за австро-венгерскую империю? Он добровольно сдался в плен — не мог же Петя стрелять в русских, не мог и австрийские погоны носить. А самое главное началось для него в плену.
И хотя давно уже медицинская сестра Дуня была известна в Балакове как доктор Гржебикова, перед Глебом сидела все та же Дуня, которую знал его отец и любил молодой механик с завода Шкоды. Авдотья Никитична преобразилась на глазах Глеба. Румянец залил ее щеки, волосы распушились вокруг лба, она рассказывала, и лицо ее ежеминутно менялось. В этом таился секрет красоты, никогда не увядающей: душа просвечивала во взгляде, в мимике, в движениях рук.