Глеб не только слышал прежнюю Дуню, но она помогла ему увидеть то, о чем рассказывала.
— Долго везли Петю по нашим путям-дорогам. Какие во время войны дороги — известно. Не езда, черепаший шаг, а расстояния большие. Техникой Петю нельзя было удивить, но пространством? Он спросил у конвоира:
— Через сколько стран меня провезли?
Русский солдат ответил:
— Только через половину России.
Так доехал Гржебик до Самары, очутился в тоцких лагерях для военнопленных. Волгу он знал давно — учил в гимназии, только эта река и оказалась знакомой, ко всему остальному надо было привыкать. В лагерях земляки собрались пестрые: кто чванился офицерским званием, кто даже в эти дальние края притащил свой скарб и дрожал над каждой хламинкой. Все метались, и только один человек не терял головы; с ним Петя сошелся близко.
Был Ярослав, товарищ Пети, не очень видной наружности: коренастый, круглолицый, с маленькими, все запоминающими глазами. Говорил так, что Петя мог его слушать ночи напролет. У земляка этого оказалась с собою книжечка, ее Петя читал еще до войны, много смеялся и запомнил рассказ: «Бравый солдат Швейк перед войной».
Петя мне потом часто говорил:
— Надо побывать в плену, на дальней стороне, чтобы понять, какая это радость читать на родном языке да еще полюбившиеся истории. Много ли надо солдату в плену, чтобы вспомнить запах родного дома, деревья под окнами, шутки близких людей? Эта книжечка из числа таких радостей.
И вот в лагерях, беседуя с Ярославом, Петя как-то размечтался:
— А чтоб написать здесь кому-нибудь Швейка, да еще в плену!
Ярослав ему ответил:
— Может, я напишу сперва «Швейка на войне».
Мог ли подумать Петя, что его товарищ по плену, такой же, как и он, бездомный мечтатель, — тот самый Ярослав Гашек, писатель.
Сперва опешивший, Гржебик набросился на товарища с восклицанием:
— Что ты, Ярек?
А потом умолк, удрученный. Как мало он разбирался в людях, если сразу не раскусил, что его Ярек и есть тот Гашек, про которого еще в Праге он слышал так много хорошего и плохого. Еще бы! Если человек умеет смеяться над пошляками и тупицами, они потом не оставят его в покое ни до гроба, ни за гробовой доской.
Ярека и Петра швыряли в разные края России. История нескольких тысяч пленных чехословаков не проста, и в ней замешана жизнь Гашека и Гржебика. В шестнадцатом году они оба вступили в чехословацкий легион — надеялись схватиться с врагом за независимую родину, позабыли даже, что их полковники хотели совсем иной Чехословакии, чем они.
В Киеве, где собрались легионеры, в семнадцатом году появился новый Швейк в газете «Чехослован» — «Бравый солдат Швейк в плену». Петр был самым внимательным читателем Гашека. Вместе бродили они, беседуя о Швейке, по холмам Киева и все вспоминали пражские холмы; стоя над Днепром, грустили по водам Влтавы. В Киеве и застала их весть об Октябрьской революции. И тут чешские полковники показали Гашеку свои клыки: он ведь посмел обрадоваться.