Чапаев так и продиктовал:
— …не узнали, думали, что свои. Казаки воспользовались случаем, врезались в ряды пехоты, где изрублено пехотинцев до двухсот человек. Убит ударом пики помощник командира полка, который сам десятерых убил… Положение было ужасное… Пензенский полк своевременно дать помощи не мог. На него наступали с восточной стороны два полка кавалерийских и полк пехоты…
Я за своей спиной чувствую Чапаева. И жалко, что в лицо его поглядеть не могу — как оторвешься от аппарата?
Опять Чапаев не обратил особого внимания командира на свои личные боевые действия. Не думает об этом, видно, не нуждается в разговоре о себе. Жалеет бойцов. Жалеет храброго помощника командира балашовцев.
Я торопливо отстукиваю.
— Лишь была оказана помощь Балашовскому и кавалерийскому полкам от штаба дивизии учебной командой и одной резервной ротой, чем положение восстановлено. После боя был послан отряд за хлебом; около Кугенбетова, устья реки Камелика и Таловой, был наш отряд окружен полком казаков… Противник наступает дальше, — говорит мне в спину, видимо уставший до изнеможения, Чапаев. — Решили все умереть на месте, но не отступить. Точка. Чапаев. Начдив.
И вот в ту пору решил я испытать мою Анну. Была такая Анна, чумацкого рода, голосистая, смешливая, со вздернутым носом и задумчивыми глазами. Села в этих местах переселенческие. Когда-то чумаки возили сюда с Украины соль. Приглянулась им степная землица, и лет семьдесят назад перекочевали в Заволжье. Куда ни кинь — украинские названия, горячие южные песни, сады среди степи.
Нагрянули мы, и одни нам обрадовались, другие ощерились волком, глядели, как на чужаков, донимали своих девушек запретами. Но какая беда б ни нависала над головой, все ж мы засматривались на девичью красоту. Так познакомился я с нашей соседкой по избе — Анной.
За ней же доглядывал один из кустарно мобилизованных — Шульгин; он приходился ей двоюродным братом. Полный, среднего роста, с наигранной улыбкой на красных губах, он глядел на меня с нескрываемой злобой.
Выезжаем из села — Шульгин азартный наездник, нет его храбрей; углубляемся в степь — глаза бегают трусами. Часто приходил он к нашей избе, как только заметит, что Анна несет нам кое-какую еду или постиранное бельишко. Она в сени — он поперек дороги. Ругал. Недобрый Шульгин со сливовыми глазами, видимо, и пустил шумок о моей памятливости.
— Этот, — грозил он, — если вздернуть его на дыбу, весь красный архив, все планы Чапаева подарит казацкому воинству.
Ну, думаю, Шульгин лает — ветер носит. Степь велика, всякую тварь она вмещает.