— Да ну… — отмахнулся Яшка, закурил, глубоко затянулся и, стараясь быть равнодушным, спросил: — Каков у нее муж-то?
— Не жалей ты ее, Яша, не жале-ей…
— Я не жалею.
— Да каков? Справной парень. Смешливой. Не жалей…
— Чего там… Девок хватает.
— И я говорю! Хватает. Вон на Бушковской фабрике…
Яшка рассмеялся. Ему вдруг отчего-то стало легче: или от неумелых попыток сгладить его беду, или оттого, что он находится дома, в родных стенах, от сегодняшней встречи с Петенькой, от всего вместе.
— Ладно, мама, — сказал Яшка. — Все хорошо.
— Хорошо, хорошо, — подхватила мать. — Зряшная девка. Прибежала ко мне перед отъездом. Смирная такая, тихая. «Передайте, — говорит, — Яше, что я ни в чем не виновата, что он сам во всем виноват». Говорит, а сама так и светится. Рада-радешенька. И лейтенант по улице расхаживает, папиросы курит. Вышла она, лейтенант ее под руку да в легковушку. Только пыль. Не виновата?! Люди врать не будут. Видали, не один раз видали ее с физкультурником.
— Олюха-то куда смотрела?
— В область уехала. На совещанье. А ежели бы не уехала, разве Петенька посмел бы? Что ты!
— Эх, мама, мама… — вздохнул Яшка. — Ладно. Переживем.
И столько неподдельного горя было в Яшкином голосе, что мать примолкла, не стала ему ничего возражать, тревожить. Она вдруг заметила на лбу сына продольную глубокую морщину, которой раньше, до армии, не было, посмотрела на непослушный вихор, не поддающийся ни расческе, ни воде, на большие жилистые руки, которые немало уже потрудились на своем веку — Яшка с пятнадцати лет работал наравне со взрослыми мужиками, а в шестнадцать пахал на тракторе землю, — смотрела мать на сына, который часто затягивался папиросой, щурясь в точности как отец, и всхлипнула.
— Ты что, мама?
— Отец бы на тебя посмотрел… Порадовался…
Яшкин отец, Алексей Мефодьевич, хотя пришел с фронта живым, но пожил недолго. Каждую весну открывались у него раны, и как-то стоял он за табачком в очереди, перебои в те годы были с табачком, и, видно, поостыл, весна была мокрая. Пришел он домой и слег. Скрутило его быстро, за несколько дней. Табачок дед Келься выкурил.
— Как у него могилка-то? Не осыпалась?
— Я ведь слежу за ней, Яша. Оградку сделала, цветочки посадила. А рябинка-то твоя эвон какая вымахала!
— Завтра схожу.
— Сходи, Яша, сходи. Проведай.
Потихоньку мать с сыном разговорились. Яшка рассказывал ей о своей службе, о друзьях, показывал солдатские фотографии, мать покачивала головой, удивлялась и сама, в свою очередь, передавала сыну все деревенские новости. Уснули поздно.