Выговорившись, Марк почувствовал облегчение, а потом раскаяние – когда она схватила подушку и покинула спальню. Сидя в одиночестве на их неразобранной постели, он обратил гнев на себя самого: поделом ему, нечего было малодушно делиться с женой своими опасениями. Теперь ему стало ясно: положение критическое и говорить правду – не лучшая стратегия. Ужасные слова Карен явственно свидетельствовали о зависти и стремлении разрушить близость между ним и Хизер. Ему надо проявить выдержку и быть выше всего этого. Он принес Карен безоговорочные извинения и согласился с тем, что его реакция была излишне бурной и им вовсе не нужно переезжать.
Карен скользнула в постель и улеглась рядом с Марком, изображая готовность все простить и забыть. На ее взгляд, ничего так и не удалось решить, но она не раскаивалась за свои мысли, лишь жалела, что высказала их вслух. Она осторожно бросила на Марка взгляд поверх своего планшета, когда он повернулся во сне, и не смогла поверить в то, что веселый, обожающий ее мужчина, за которого она когда-то вышла замуж, превратился в параноика и лузера, вообще ее не замечающего. Она выключила свет и стала думать о будущем, воображая, будто у нее есть любовник, возможно один из красавцев-отцов из школы, всегда готовых завести легкую интрижку, а потом задремала, оставив ладонь между ног и легонько поглаживая себя, как делала это в детстве.
Марк притворялся, будто спит, а сам размышлял, не лучше ли осторожно предупредить Хизер или даже все рассказать ей, – однако относился к дочери слишком трепетно, чтобы вот так грубо нарушить ее душевный покой. Может, если он свозит Хизер на острова Теркс и Кайкос и проведет с дочкой каникулы мечты, это не будет считаться похищением, а Карен, возможно, все поймет и присоединится к ним? Он сам расстроился, что наговорил ей столько всего. Нужно было просто устроить им обеим сюрприз, неожиданный отпуск, и заплатить кому-нибудь, чтобы за время их отсутствия вещи перевезли в другую квартиру; теперь уже поздно, однако в любом случае он обязан забрать отсюда Хизер. А еще он думал о том, что можно уронить с большой высоты на голову рабочему что-нибудь тяжелое вроде разводного ключа или кирпича.
* * *
Почти каждый день Хизер читала в темноте, и сегодня она тоже смотрела на экран телефона, зная, что родители наконец-то расслабились, решив, что она спит. Вечером она слышала пререкания матери с отцом, но уже давным-давно научилась не обращать внимания на их стычки, потому что они всегда касались только ее и никогда не приводили ни к чему серьезному. И мать, и отец были исключительно невосприимчивы к душевным переживаниям. Отец уверял, что у него их вообще не бывает, а мать была убеждена, что все разделяют ее чувства. Долгие годы Хизер не догадывалась, что умение распознавать или даже ощущать чужие эмоции присуще не всем, а потом, обнаружив, что и взрослые, и ее друзья набрасываются друг на друга не нарочно или, по крайней мере, неосознанно, решила держать дистанцию, не в силах и дальше страдать от обычного поведения среднего человека.