Хизер отказывалась говорить на эти темы, хотя и понимала: у матери отлегло бы от сердца, узнай она, что секс был всего у нескольких одноклассниц, а немногочисленные знакомые мальчики либо так же застенчивы, как Хизер, либо интересуются только теми несколькими девочками, у которых был секс. Но она бы никогда не сказала этого матери, потому что ее откровенность послужила бы прологом к более неприятному признанию, которое Хизер давно уже прокручивала в голове: до чего ей отвратительно то, чем занимаются и как живут ее родители.
Их почтовый индекс указывал, что они живут в районе, где селятся состоятельные люди, притом что отец ничего не создавал, мать вообще ничего не делала, а их квартира была хоть не огромной, но бессмысленно роскошной и гламурной, и они слишком много потребляли и слишком много выбрасывали, и, что хуже всего, им было на это наплевать. Сколько тропических островов они посетили, не замечая нищеты, царящей за оградой отеля? Нельзя сказать, что ее родители – плохие люди, но живут они в самодовольной уверенности, будто заслужили все, чем обладают.
Она пыталась обратить внимание каждого из них на несправедливость такого положения, но вместо того, чтобы с ней спорить, родители, словно сговорившись, самым ценным своим достоянием называли ее. Разумеется, это было выражением любви, но она понимала: они отравлены, поражены некой болезнью благополучия, превратившей их в полулюдей с кофемашинами и кассовыми аппаратами вместо сердца.
Зная, что эта болезнь настигла и ее, Хизер старалась держать в узде свою жажду приобретательства и, напротив, получать удовольствие от простых вещей. А поскольку как раз в это время большинство обитателей дома уехали и появились грузовики с рабочими, она решила подавить потребность в комфорте и принять все неудобства, связанные с ремонтом как справедливую расплату за незаслуженно роскошную жизнь. Она даже отказывалась поддерживать ежедневные, пусть и обоснованные, сетования отца, что давалось ей нелегко, поскольку постоянное внимание этого рабочего на пороге собственного дома ей изрядно докучало.
Как бы то ни было, поговорить об этом с отцом она стеснялась, а мать, как всегда, ничего не замечала, и Хизер это было точно известно, потому что однажды, когда они искали бандероль, а швейцар куда-то отлучился, Хизер предложила спросить у рабочего перед домом, а мать даже не поняла, о ком речь. Хизер объяснила, что он – единственный белый в бригаде и что, хотя его седые волосы острижены так коротко, что он кажется лысым, он вовсе не лысый и у него на самом деле гладкая кожа, четко очерченные скулы и ясные голубые глаза молодого мужчины.