— Беги, сообщи капитану. А я попытаюсь разузнать, что это за часть.
Ян бегом бросился в лес. Постепенно пение становилось все отчетливее, потом оно внезапно оборвалось, затем началось снова. На опушке сосновой рощи из пелены дождя начали вырисовываться серые очертания колонны, которая, судя по всему, направлялась прямо в чащу, где расположились партизаны.
«Спокойно! — приказал себе Макс. — Ах, черт побери, что же теперь делать? Если они развернутся в цепь, тогда дело и вправду примет серьезный оборот». Он начал торопливо крутить настройку бинокля, пока отдельные фигуры не стали ясно различимы, и облегченно вздохнул: вместо винтовок солдаты несли топоры и косы. Все, как один, они были одеты в рабочие комбинезоны.
Ян вместе с Невойтом возвратился к своим.
— Рабочая команда, — сообщил Макс.
Капитан тоже стал внимательно разглядывать солдат. Те остановились и стали сгружать с телеги какие-то инструменты.
— Я сразу подумал, что они не по нашу душу пришли. Сразу же, как услыхал пение. Я еще посовещаюсь с твоими товарищами, скорее всего, мы останемся здесь. Но не спускайте с них глаз. Немедленно сообщайте обо всем подозрительном!
Вскоре из сосновой рощи раздались мерные удары топора, зазвенели пилы. Ливень перешел в мелкий, моросящий дождь, когда солдаты принялись косить траву. Все это были люди пожилые. Один из них косил метрах в трехстах от Макса и Яна. Его куртка была расстегнута, простое, изборожденное морщинами лицо казалось спокойным и сосредоточенным. Когда он несколько удалился, Ян сказал:
— Видал? Косит, как мой старик, будто хочет одним махом весь луг сбрить.
«Что ж, — подумал Макс, — человек делает привычное дело, простую крестьянскую работу, и, наверное, получает от этого большое удовольствие. Он, конечно, забыл, почему ему приходится делать ее здесь и для кого. Если он вообще думает о таких вещах». Позже, когда их уже сменили с поста, ему вдруг пришла в голову мысль: «Хорошо бы поговорить с этим солдатом, хотя это и невозможно». До сих пор ему приходилось беседовать лишь с немецкими военнопленными, а те были совсем другими людьми, даже если они и не признавались в этом. Плен уже наложил отпечаток на их мысли, и они видели теперь фашизм и все, что им пришлось испытать и пережить, как бы издалека, по-другому, по-лагерному. А этот солдат, так похожий на отца Яна, выглядел человеком вполне мирным и даже довольным. Макс спрашивал себя, что же происходило в его голове и вообще в головах тех немцев, которые работали упорно и самоотверженно и все еще воспринимали войну как нечто неизбежное, как некую стихию.