— Успеется, — с наигранным равнодушием сказал Баталов. — Я хочу, чтобы ты еще что-нибудь о нем рассказал.
Клепиков передвинул на письменном столе коробку с цветными карандашами.
— Рассказать я о нем как будто бы все уже рассказал, Антон Федосеевич. Но есть у меня одно очень заманчивое предложение.
Баталов с добрым чувством всматривался в спокойные черты широкого, полного лица командира полка.
— Ну, ну, — одобрительно проговорил командующий, — выкладывай, Иван Михалыч, свое заманчивое предложение.
— Что вы скажете, Антон Федосеевич, если я назначу вашего сына на должность старшего летчика? — осторожно заговорил Клепиков.
— Что-что? — Баталов убрал свою руку со стола, запустил пальцы в густую шевелюру. Рыхлый его подбородок вздрогнул, а в серых глазах появилось выражение радости и растерянности. — Да ведь он же у вас в полку, что называется, без году неделя.
— Положим, уже больше года, и вы сами удостоверились, как летает, — возразил подполковник.
Но командующий отрицательно покачал головой.
— Нет, Михалыч, это ты, наверное, подсластить мое отцовское самолюбие решил.
— Я начальство по голенищу не бью, — обидчиво поджал губы Клепиков.
— Не бьешь, — согласился Баталов. — Это я знаю, что подхалимажа в твоей человеческой конструкции не заложено. Только ты слишком спешишь. Чего доброго, в следующий раз приеду, а ты его предложишь командиром звена назначить. Рано еще, Иван Михалыч, очень рано.
Клепиков порывисто вскинул голову, и лицо его порозовело от волнения.
— Антон Федосеевич, позволю себе процитировать ваши же слова. В авиации всегда надо экспериментировать. Порою круто и смело. Вы же хотите, чтобы Аркадий поскорее проложил дорогу в небо, чтобы крылышки у него покрепче стали. Неужели вы думаете, что он не справится с обязанностями старшего летчика?
— Справиться-то справится, — неуверенно сказал генерал, — но ведь это невозможно, Иван Михалыч. Для такого выдвижения моему сыну даже налета формально не хватает. Мы пойдем против всех наставлений и инструкций, а я ведь сам их утверждал. Вот и шепоток родится иронический, дескать, сынку командующего все можно.
— Антон Федосеевич, — укоризненно заметил подполковник, — да ведь вы эти инструкции и наставления еще в сорок первом кровью утверждали. Вы — герой, известный всей стране, генерал-полковник авиации, командующий. Разве все это, вместе взятое, не дает мне право проявить заботу о вашем сыне?
— Так-то оно так, — вздохнул Баталов, — только что скажут другие летчики? С одной стороны, найдутся острословы, станут на первых порах иронизировать, а с другой — ты действительно прав. Это же истина, от которой никуда не уйдешь: Аркадий единственный родной мне на свете человек. Друзей и знакомых у меня так же много, как и у тебя, а родной человек лишь один — сын Аркадий. Если говорить образно, я же ему из своих рук штурвал передаю, потому что свое, чувствую, отслужил, и не за горами тот день, когда скажут мне: спасибо тебе, Антон Федосеевич, за жизнь, отданную Советскому Воздушному Флоту, но пора уже и тебе на заслуженный отдых. Авиация — это дело молодых, и даже на посту командующего не должен задерживаться человек, отлетавший свое. Если говорить откровенно, меня смущает еще одно обстоятельство.