Не очень легко приходилось в ту пору двадцатилетнему Антону Баталову, воевавшему на одноместном «иле». Не успевал он отбомбиться за линией фронта, до которой лететь — рукой подать, не больше тридцати минут, как мотористы и оружейники окружали его зарулившую на стоянку «семерку», быстро заделывали мелкие пробоины и опять начинали готовить к вылету, пока летчик отогревался в землянке, протянув к огню промерзшие даже в унтах ноги и покрасневшие от лютого ветра руки. Он любил свою машину, начиненную от кока винта и до хвоста горючим, эрэсами, бомбами. Любил за то, что как там ни говори, а броня все же достаточно хорошо прикрывала его от пуль и осколков, и, снижаясь до бреющего, он мог беспощадно расстреливать этих ненавистных людей в серо-зеленой форме и неуклюжих эрзац-валенках, таких приметных на чистом русском снегу, их автомашины, танки, эшелоны.
В сорок первом году сделать на одноместном, не защищенном с хвоста штурмовике двадцать четыре боевых вылета было делом довольно нелегким. Даже главный инженер завода, выпускавшего с конвейера штурмовики, пожал ему руку, приехав однажды на аэродром.
— Ну как, лейтенант Баталов, тяжело ли воюется?
— Воюется тяжело, — признался Антон, — но бывают в бою и минуты подлинного вдохновения. Ими и живу.
— Смотрите, да вы поэт, — рассмеялся главный инженер. — Какие же именно минуты вас вдохновляют?
— Когда эрэсы выпускаю по автоколоннам и фрицы разбегаются, как ящерицы по кюветам. А из пулеметов и пушек как хлестанешь, они и вовсе в землю впиваются. Вот тогда себя настоящим богатырем и чувствуешь.
Главный инженер продолжал заинтересованно разглядывать молодого летчика. «Ничего особенного с виду, — подумал он, — простое лицо. А вот в серых глазах блеск мысли. Это хорошо, если в глазах у человека блеск мысли. Такие далеко шагают».
— Значит, вам нравится наша машина?
Лейтенант встряхнул круглой, в шлемофоне, головой.
— Нравится! — фыркнул он, — нравится — это не то слово. Чудесная машина! На пикировании это вихрь! Смерч из огня и металла. И скорость устраивает. Только знаете что?
— Что? — спросил главный.
— Дефект она один имеет, и очень большой, на мой взгляд.
Гость самолюбиво шевельнул бровями, и они столкнулись над переносьем.
— Ну, ну?
— Летчик на ней уж больно беззащитен, — твердо выговорил лейтенант. — Одна бронеспинка не спасет. Любой «мессер» с хвоста заходит, а я его не вижу, потому что никакого обзора задней сферы. Слепая она. Вот если бы вторую кабину приделать с турелью пулеметной или пушкой крупнокалиберной.
— Не так это просто, лейтенант, — сухо произнес главный инженер, мысленно взвешивая каждое его слово. — И потом, от этого самолет станет неизбежно тяжелее, и вы потеряете скорость.