Тонкие губы Силина презрительно покривились:
— Наивное дитя. Еще ничего не знаешь?
— О чем?
— Будешь после обеда из столовки уходить, рекомендую объявление у входа прочитать. — После этих слов Силин еще ниже склонил свою лохматую голову над тарелкой. Обед прошел в полном молчании.
Почуяв недоброе, Аркадий не решился выходить из столовой вместе со всеми. Умышленно задержался за вторым и потянулся к выходу, когда зал почти опустел. К доске объявлений был прислонен деревянный, загрунтованный белой краской щит, на котором обычно сообщалось название кинофильма, идущего в Доме офицеров. Аркадий увидел на щите броские красные буквы: «Состоится офицерское собрание. Повестка дня: «О морально-волевых качествах советского летчика». Начало в 19.00».
Он стоял с непокрытой головой, тиская в руках новенькую фуражку с лакированным козырьком. Чья-то рука опустилась на плечо. Обернулся и встретился с прищуренными глазами Андрея Беломестнова. Плечом к плечу стояли два молодых парня перед объявлением. Долго молчали.
— Ты как полагаешь, Андрюша? Мне выдадут? — мотнул Аркадий растрепанной ветром прической в сторону объявления.
— Выдадут, — уверенно ответил Андрей, словно был страшно этому рад. — И даже по первое число. И Чкалова, как романтический пример, приведут. Будут говорить, каким он был волевым и как за жизнь самолета до самой последней секунды боролся, когда мотор отказывал в воздухе, и что ты не стал наследником чкаловских традиций, скажут.
— Значит, по-твоему, я совершил ошибку?
— Дурак, — беззлобно усмехнулся Андрей. — Да если бы ты этой ошибки не совершил, ты бы сейчас не разговаривал со мною только по той причине, что я бы слушал шопеновскую мелодию над твоим гробом, а твой батька вытирал бы свои, как пишут модные литераторы, «скупые генеральские слезы». Идем-ка лучше, парень, домой. Тебе следует отдохнуть да сил набраться. Мало ли как дебаты могут обернуться.
Беломестнов потянул было товарища за рукав, но Аркадий решительно воспротивился:
— Иди один, а я в садике посижу на скамейке. С мыслями надо собраться.
Теплое осеннее солнце светило с нежного синего неба. Как и обычно, в эти часы было безлюдно в аллеях небольшого парка. Баталов опустился на одну скамейку, вдруг память отметила: да ведь это же та самая, на которую когда-то, уже давно, Лена поставила тяжелый рюкзак с продуктами и разрешила его поднести. Он тогда без памяти в нее влюбился, и трудно было бы сказать, на какой решился шаг, если бы так жестоко не поступил с ним капитан Крымский. Но, странное дело, горечь обиды забылась, а светлые минуты вновь ожили в памяти, и о них почему-то было приятно вспоминать сейчас, накануне собрания, на котором по его адресу, видимо, будут сказаны самые горькие слова, потому что однополчане едва ли разобрались в случившемся и приняли, чего доброго, поспешность, с которой он катапультировался, за нехватку смелости. Аркадий так упорно думал о настигших его бедах, что для него оказался неожиданным голос, раздавшийся за спиной.