— Коржов, ты с ума спятил! Твой лейтенант Баталов такую важную птицу захватил, а ты два часа этого барона у себя в землянке держишь. Ты что, перевоспитываешь его, что ли? Доставь его немедленно в штаб дивизии.
— У меня единственная полуторка на ходу, — сбивчиво ответил командир полка.
— Вот на ней и доставь, — отрезал комдив. — А лейтенанта Баталова оформи на боевик. — И трубка умолкла.
Минут через пятнадцать в сопровождении красноармейца из караульной роты фон Корнова уже отправляли в штаб дивизии, находившийся в пригороде Москвы, в двадцати километрах от аэродрома. Довольно проворно забравшись в кузов, барон отыскал глазами Баталова и приветственно помахал ему рукой.
— Прощайте, юноша. У нас не было возможности поговорить с вами на земле, но мы достаточно мужественно обошлись друг с другом в воздухе. Меня почему-то не покидает уверенность, что мы еще раз встретимся в небе.
— Едва ли, — ответил за Баталова комиссар Авдеев. — Вам, господин барон, теперь ничто не угрожает. Проживете до конца войны в лагере военнопленных.
Взметнулась за полуторкой жесткая снежная пыльца, и машина исчезла за поворотом, прогрохотав всеми своими много раз чиненными частями. Полуторка не возвратилась к ужину. Охваченный неясной тревогой, Коржов позвонил дежурному по штабу дивизии, но оттуда ответили, что пленного еще не привозили. И только под самый уже вечер на КП полка позвонил генерал и мрачным голосом сообщил:
— Дрянь дело, Коржов. У поворота на Горьковское шоссе полуторка попала под бомбежку. Фугаска в нее почти прямым попаданием угодила. Машина в гармошку, шофер убит наповал, конвоир тяжело ранен. А барон бежал. Но как-то странно бежал, понимаешь? Переодел конвоира в свое теплое обмундирование и даже рану ему перевязал. А сам удрал в его одежде. Это логично. Но вот что странно, он бы мог шутя прикончить конвоира, но…
Прошли три трудных фронтовых года и четыре не менее трудных месяца. В марте сорок пятого один из наших отдельных истребительных авиаполков стоял на берегу Одера. Имя его командира подполковника Антона Баталова гремело в приказах Верховного Главнокомандующего. Многое изменилось за это время. Над Волгой, в окрестностях Сталинграда, в неравном бою пал комиссар Авдеев, великан Коржов остался в прежнем соединении, лейтенант Баталов из зеленого, наивного паренька превратился в зрелого воина. В жестах и движениях его уже не было прежней спешки, чуть располнело лицо, вместо вихров появилась новая прическа: он отпустил густые волосы и зачесывал теперь их только назад. Серые глаза смотрели на мир с добрым прищуром. На самом их дне прятал он теперь и свои радости и огорчения. По таким глазам трудно было узнать настроение их хозяина, зато они в своей мудрой неторопливости угадывали многое. И никто не называл его уже Антоном, обращались все к нему, именуя Антоном Федосеевичем. Баталов раздался в плечах, стал тверже и увереннее шагать по земле. Он давно уже ушел из штурмовой авиации в истребительную и на самых скоростных по тем временам «Ла-5» сбил уже восемнадцать фашистских самолетов. Две большие звезды носил он на полевых погонах, но мальчишество нет-нет да и просыпалось в нем, толкало на необузданные выходки. Одна из них стоила ему выговора и девятнадцатой победы.