с отвращением носит мои письма на почту-авиа надо ждать 2 ч. в очереди, и он злится. А я хочу квитанцию. Иначе не верю. Жрать катастрофически нечего. Стараюсь вставать попозже.
23 октября.
Получил твою телеграмму. Что бы это могло значить? Я думаю, что это вина авиапочты. Самолеты не ходят из-за плохой погоды, и письма где-то застревают и ждут ее. Сегодня вернулся с концерта. Пел «Артем-Уголь». 60 километров туда и 60 обратно — замерз. Ноги особенно. Голос тоже, не могу петь. Что-то мешает в горле. Театры нетопленые. Вспомнил то время, когда по приезде в СССР пел в холодных театрах. Тогда была война. Не топили. Теперь тоже не топят. Купил коньяку и кое-как разогрелся. Понимают плохо, а принимают хорошо. Мне в цирке рассказывали клоуны, как погибла моя приятельница, такая Ирина Бугримова. Помнишь, я тебе рассказывал, что я пел в Казани в цирке, а она пришла, познакомилась и сказала: «Пойдемте, я вам покажу моих мальчиков!» Я думал, что у нее дети, и пошел. А оказались львы. Так вот эти львы ее и растерзали. Самый главный лев, которому она клала в пасть свою голову, прикусил ее. Она вырвалась израненная, по лицу ее текла кровь. Когда лев увидел кровь, он осатанел и, ударив ее лапой в спину, переломил ей хребет. На другой день она умерла. Хотели облить зверей из пожарных шлангов, как полагается, но в них не оказалось воды. Так она и погибла. А я еще говорил ей: «Не надо мучить животных! Зачем вы занимаетесь таким скверным ремеслом?» Она была уже пожилая женщина, но она училась этому с детства, и другой профессии у нее не было.
Я занимаюсь песнями. Смонтировал, наконец, «Красавец России» Смелякова и начисто составил текст. И «Аленушку» тоже. Написал кое-что, но мне не нравится.
Во сне каждую ночь вижу тебя и доченек, и все страшно. Просыпаюсь в ужасе. Скучаю и смотрю на карточки: «Где ж мои муни-пуни?» Завтра уезжаю отсюда. Наконец. Очертел мне этот город! Грязь одна. 14 концертов! Хватит с них!
24 окт. Утро.
Вчера простудился, по-видимому. Это ночи. Очень тонкие подошвы в лакированных] туфлях, и хотя я надел теплые носки сверху — все равно простудился. Это уже второй раз. Из вагона буду писать. Оттуда письма, наверное, будут идти годами. Это глушь. Завтра пою Ворошилов — Уссурийский — три дня, а потом пересяду в вагон и — две недели, и только после этого попаду в Хабаровск, где надеюсь найти твои письма.
Как твои успехи, Пекочка? Еще никому не показывала? Интересно. А доченьки хоть вспоминают меня или забыли? Ну, до свиданья, Пекуля. Целую тебя в масявочку, не скучай, не беспокойся за меня — ничего со мной не сделается. Биби и Настеньку нежно целую. Будьте здоровы все.