— Пора, — не выдержал наконец Миша — Может и она так же думает о встрече и ждет звонка, ненаглядная. Он попытался вспомнить ее лицо, но не смог. — Ерунда, — отчитал он себя — С такой фигурой и стопудовыми коленями разве это имеет значение? — Ладно, вперед!
Миша остановился на углу какого-то дома, вытащил уже давно запотевший под ладонью в кармане телефон и, недовольно отвернувшись от улицы, набрал цифры с листка. Он слышал с писком клавиш, стонущих под пальцами, словно женщины в современном кино, в любовных сценах, как стучит его сердце. Ждать не пришлось.
— Набранный номер не существует… — ударило сверху. И Миша не понял. — Как это? — подумал он и снова набрал. Бесполезно. Он тыкал пальцем телефон еще минут десять, но ничего не получалось.
Миша попытался позвонить вечером, и на следующий день, и через день. И через неделю. И даже в справочной, уже платной, как сегодня все на свете, что еще шевелится, подтвердили — Такого номера нет.
И все-таки, день он отдежурил у ее подъезда. В том же пальто, чтоб не запутать. И делая вид, для двора, что ждёт кого-то или отдыхает. Несмотря на дождь. Он боялся, что она его заметит и, вдруг, вместо себя пришлет какого-нибудь мужика. С претензией. Он был согласен и на это, для ясности. Но не было и его. Дождь озонил вовсю, но Миша его не чувствовал. Он хотел участвовать, а не смотреть. И своего дождался. В китайском пуховике, сумкой и зонтом. Но узнаваемо. Он пошел навстречу, уже не огибая лужи и не чувствуя ни давно мокрых ног, ни себя. — Недоразумение, — стучало у него в висках — Прости, ошиблась, когда писала в спешке. — Ерунда, — он небрежно стряхнет дождь с ее плеча — Я так и знал.
На расстоянии она невольно поймала его взгляд и на секунду глянула, не более. Чтобы отвернуться, проходя мимо, уверенно и бесповоротно.
Миша втянул носом то ли капли дождя, то ли слезы и пошамкал домой.
«Зачем? — думал он еще несколько дней. — За что?» И затих.
Листок с телефоном он хотел было оставить. Но потом сжег. Медленно, почти ритуально. Надо жить дальше — это то, что остается, когда ничего не остается. Но Миша-то знал, что так только кажется. У человека есть всё, пока он живет. И ходит. И дышит. И хочет, если не любви, то тепла, спутника и покоя. Такое забрать нельзя. Хотеть — значит жить. Удивляясь даже себе.
Миша уже не раз видел во что превращаются те, кто не умел, по глупости или разучился, во возрасту, удивляться. Он с детства боялся манекенов. Моложавых, похожих на людей, вечно здоровых, но набитых строительной пеной, резанной бумагой, а то и просто пустотой.