— Пойдем курить! Я хочу смотреть. А ты умеешь курить? — любопытничает Риммочка, и они выходят на крыльцо.
Я легла в платье под одеяло и укрылась до подбородка. Молодцы мои руки! Не оторвались в водовороте проворные мои крылья-лапушки, а теперь чинно лежат вдоль вытянутого тела. Волосы разметались по подушке. Пусть. Они пахнут земляничным мылом. Ноги вытянуты, как стрелы, носки врозь. Я слегка забарабанила ногами от удовольствия. В комнату вошла мама:
— Ты чего легла-то, невестушка! — и въедливо зачастила — Ай бурхан! Конопатый, как небо в звездах, как сито в дырах! Будто ржавый! Ай бурхан! Огненный богатырь! — Тут мать с уважением взглянула на трех богатырей Васнецова в раме под стеклом, которые талантливо воссоздал ее родной брат Юндун, погибший в Великой Отечественной войне.
— Ай бурхан! Огненный богатырь! Только ржавый, — заключила мать, сравнив Еремея с богатырями Васнецова.
Вернулся Рыжий, неся нашу драгоценность на огромных красных руках.
— Дымом, наверно, пропахла, — сказал он глухо.
От них и в самом деле запахло дымом, но мне почему-то приятно. Может, потому, что я объелась печенки в масле? Раньше тягучий дым цеплялся за волосы, проникал в уши и осквернял меня. Только табачный дым моего дедушки был привычен. Этот дым от самосада и красной древесной коры, растолченной в пыль и порошок, стал его дыханием, частью его самого. Как рьяно ни ругается, ни грызет его бабушка, дедушка курит уже полвека и терпеливо шутит:
— Умру поди с трубкою в зубах! Так и похороните!
— Гэрэлхэн, а ты куда будешь поступать учиться? — приставив табурет, Рыжий подсел ко мне.
— Хэн? Хэн? — Кто? Кто? — обрадованно перевела Риммочка уменьшительный суффикс.
— На астрономическое отделение МГУ.
— А я представляю тебя геологом. Дитя природы, выросла на Джиде, — гость смутился от пристального взгляда матери.
— Интересно, что было бы на свете, если б не было звезд? И куда стала бы тогда поступать наша Гэрэл-ма? — вздохнула мама.
— Как предсказал Вандан-ламбагай: или сказочницею стану, или за русского замуж выйду!
— Да что тебе за русского? Уж выходи за иностранца! — выдала мать.
— Ай бурхан! Огненный богатырь! Густоконопатый, как небо в звездах, как сито в дырах! — и я уставилась на трех богатырей Васнецова.
От подобных разговоров мы все были смущены. Больше всех смущался огненный богатырь Калашников. Он, разумеется, не мог знать, как я разговариваю с родителями в своей исключительной избалованности и как тяжело матери иметь такую дочь, как я! Однажды я на-ругала маму, что она ежегодно знай рожает да рожает, и мне осточертело стирать вонючие пеленки. За какие грехи бурхан наделил меня должностью прачки по пеленкам?! Мама пожаловалась моему отцу, тот смущенно промолчал, словно виноватый перед нами. Затем во дворе до колючей темноты как надсадно, как сверхусердно он рубил дрова!