— Я сыт Анною на тысячу лет! А вы, творческие женщины, туфли жмут — меняете любовников! — вскричал Вронский.
Я лежала связанною на операционном столе. Тяжелое струение наркоза душило мне ушные своды, разлилось по обнаженным мозгам, глаза мои вылезли из орбит— анестезиолог в перчатках вправил мне глаза в глазницы.
У меня вздулся огромный, как первомайский шар, зоб — врач вонзил мне нож в горло — сопротивление бесполезно — и я умерла.
Нет, не умерла! Вронский бил меня по лицу, зовя по фамилии.
— Воды! Воды! Воды! — кричала я исступленно, но никто не слышал.
В глазах заиграли фантастические видения первобытного мира: причудливая растительность, деревья растут спиралью, они спиралью обнимаются, красные травы, красные травы, политые кровью, а табак поливают мочою, мочой через катетер!
— Воды! Воды! Воды! — кричала я исступленно, но никто мне не давал воды. Они хотят засушить меня жаждою, я накалилась, как сковорода, и превратилась в огромную раскаленную пустыню Сахару.
— Я — жираф в огне! Меня поджег чудовищный гений Сальвадор Дали! Я — Юдифь! Мой меч в вечной крови! Из сердца кровь струится!
Крупные одинокие слезы Вронского капали в шипящую сковороду.
Я ловила губами слезы Вронского, но они по дороге в мой рот засыхали.
— Где кровь?! Где кровь струится? — пугалась медсестра и смачивала мне губы мокрою марлею, намотанной на ручку ложки.
Во сне, в бреду и наяву я алкала воды, умоляла, требовала, угрожала, что умру, и плакала.
Одна сердобольная пожилая бурятка, которая не отходила от меня в отсутствие сестер, украдкою принесла мне стакан морса.
В дальнейшем она стала постоянно приносить мне морс, и я так напилась морса, что несколько дней живот вздувался барабаном. Ох, какую взбучку получила бедная Бурэнзы от врачей и сестер!
Чтобы отходили газы, мне делали уколы, ставили клизмы, и я с трубою лежала на судне в горячечном поту.
После кислородного ожога и наркоза у меня начался приступ хронического бронхита. Бронхи были забиты мокротами, хватая руками кровоточащие свежие швы, я надрывалась от кашля и плакала.
Мне приснилось, что пионеры палками барабанят по моему животу и поют «Взвейтесь кострами, синие ночи!»
Я хриплым шепотом рассказала сон моей доброй сиделке, напоившей меня морсом.
— Значит, пионеры палками били по твоему животу и пели? — она, смеясь, осторожно побарабанила в воздухе, и я после всех мук впервые слабо улыбнулась.
— Алтан Гэрэл улыбается! Дело пошло на поправку! — обрадовалась она и пошла рассказывать по палатам мой смешной сон.
Моя добровольная сиделка оказалась женщиною не только чуткою, сердечною, но смешливою и невыносимо любопытною. Я вынуждена была рассказать ей всю свою биографию, и она еще больше жалела меня — круглую сироту, нет мужа, а сделала операцию от женатого, который струсил и теперь не показывается.