Чтобы продолжать фельетон, необходимо заточить в одиночку его лучезарную, волшебную улыбку и его острые, рысьи, женственно красивые глаза!
Пройдет — словно солнце осветит,
Посмотрит — рублем подарит.
У него и в засуху хлеб бутеет от сердечного радения, чья-то скотина ноги завивает, а его по улице брыкает препарадно, чьих-то коней под гору тащат, а его конза-вода и в поводу не сдержать — и пьяных, и трезвых сбрасывают, на крышу правления заскакивают!
И жил Булат Бухандаевич душа в душу с богоданною женою. Гордая гинекологиня Тарбаганова Туяна Бобоевна при регистрации брака наотрез отказалась впрягаться в хомутную фамилию. Да на что ей эта шершавая честь, когда во всем аймаке сокровенного врача зовут не иначе как Бобооной Туяан! Даже гению невозможно перевести на русский язык без ущерба этот шедевр народного остроумия! Туяан — это Заря. Бобоо — самый сокровенный наш орган. Алая заря сокровенного органа…
И дома, и в конторе Булат Бухандаевич занавесится порою от белого света куцею задрипанною юбкою гинекологини, хотя он не раз порывался разойтись с женою по швам раздора фамильного… но в самый критический момент отказывал любимым женщинам одним убийственным для них аргументом:
— Не могу. У меня жена — гинеколог!..
А жена кормила его густым, тягучим, как клей, облепиховым киселем. Может, поэтому у него выросли огромные, как оладьи, роскошные уши? Разве только слон их не оценит.
Я с первого взгляда насмерть влюбилась в шикарные уши, и заметною мечтою моей жизни стало — драть их до пунцового горения.
Однажды молодой директор совхоза сам на «бис» сплясал в районном ДК на заключительном концерте художественной самодеятельности — и судьба послала ему Белую ворону.
Вороны любят золото и тащат его в гнездо. Позарилась на Самородок ворона и стала слагать ему сказки о его смертельной самодуристой красоте, звать-зазы, — ватъ, хвостом заманивать белым: «Пойдем за гуменцы — золоты яблоки катать!»
— Ты кака шикарна! «Золоты яблоки катать!» А кто будет мне силос давить? — испугался Самородок и проехал мимо гнезда Белой вороны.
Потом пропах он бензином, дымом табачным, посерел на совещаниях, посинел на заседаниях и почернел на бюро. Стал он страдать одышкою, аж ногти потеют. Костюм на нем горбится, да и жизнь не мила!
Тогда пожаловал он к Белой вороне, вскочил к ней в гнездо и запел:
«Намешон я с медом! Начинен изюмом!»
Клюнула Белая ворона на изюм.
— Бензином пахнет! — и вытерла передником язык и стала свои белые перышки чистить.
— В ней Белой — моя черная гибель! Месить так месить барду! Пропади она — любовь! — и, закатав рукава, взялся Хомутов за богатырский булат.