Погубленные жизни (Гюней) - страница 120

— Оно так, — ответил Халиль и, повернувшись к Ремзи, спросил: — Значит, дальше будешь учиться, а?

— Да, буду.

— В Кадыкёй будешь ходить?

— В Кадыкёй.

— Далековато, Ремзи.

— Ничего.

— Правильно, ничего страшного! Учеба — дело хорошее. Учись, брат, учись! С такой головой, как у тебя, можно учиться.

— Я буду учиться. Чтобы мама и отец когда-нибудь перестали быть батраками.

У Халиля от этих слов защемило сердце.

Прошло десять дней, и рано утром, последний раз искупавшись, все тронулись в обратный путь. Берег, привыкший к людям, вновь возвращался к своему одиночеству. Все глуше, все слабее позади гул моря. Самого моря уже не видно. Видно лишь лазурно-голубое небо над ним. И дети с любовью поглядывают на это небо. Морской шум, прежде рождавший приподнятое, восторженное настроение, теперь вызывает чувство грусти. Чем дальше от моря, тем живее в памяти подробности пережитого там, где небу надоело быть небом и оно превратилось в море. Проведенные у моря дни с их играми, шумом прибоя, песчаными берегами, чайками-рыболовами начнут постепенно стираться из памяти, но воспоминания о них каждый раз будут вызывать грусть.

Ремзи проснулся и стал смотреть на едва теплившийся в керосиновой лампе огонек. Фитиль был прикручен, стекло закоптело. В окне зияла темнота. Дверь, улица, двор, спящая мать, керосиновая лампа — все пребывало в покое, но покой этот был рожден одиночеством. Усталость и горечь на лице матери вызвали в Ремзи новые для него чувства. Ему чудилось, будто под одеялом лежит не мать, а призрак, взявший себе ее лицо, крашенные хной волосы рассыпались по подушке. Призрак этот уже жил много тысяч лет назад, но он, Ремзи, так истосковался по нему! Ремзи видит все это, как сквозь тюлевую занавеску или матовое стекло, скорее не видит, а вспоминает. И как будто он только что увидел мать после долгой разлуки, лицо у нее еще более грустное и изможденное, чем обычно. Да, Ремзи узнал ее, свою маму: она была именно такой, она ничуть не изменилась, не состарилась, а ведь Ремзи замечал, что мама с каждым днем стареет… До чего же он ее любит, как она дорога ему! И сколько у него с ней общего. И лицо у него, как у мамы, и руки. Он привязан к матери, все думы, все мечты его с нею. Стоит вспомнить ее или поглядеть ей в лицо, и душу охватывает щемящее, ни с чем не сравнимое чувство. И сейчас, глядя на мать, Ремзи чуть не плачет: мать для него самый любимый человек, самый близкий друг — словом, все на свете. Как ему хотелось обнять ее, поцеловать, прижаться щекой к ее щеке! Синие жилки на ее руках казались ему удивительно красивыми, словно он в жизни не видел ничего прекраснее. Может быть, на самом деле все было иначе, но именно такой виделась Ремзи его мать.