— Что-то ей нездоровится, — сказала Азиме. — Я сегодня насилу ее добудилась.
— Ничего, пройдет, — сказал Кямиль и направился к Султан.
— Султан! А Султан! Когда же вернется твой Омар? Султан горестно покачала головой:
— Не береди мою рану, Кямиль.
— Вернется Омар — тогда отдохнешь. Видишь, приехал Али, и Муса теперь целыми днями только и делает, что дрыхнет да табачок покуривает. Не жизнь, а блаженство.
— Ох, скорее бы он приехал, мой сыночек! Думаете, легко в моем возрасте работать целыми днями? Всех нас так извела работа, что едва ноги таскаем, Ох, Омар мой, ох!
— Да, это ты верно сказала, Султан, — вмешался в разговор Телли Ибрагим. — Раньше я никогда так не уставал, а теперь для меня утром подняться — хуже смерти. Не знаю, что со мной стало? Не иначе как постарел. Вот вернется Омар, отдохнешь. Сын не даст тебе надрываться. Птичьим молоком поить тебя станет, ей-богу! Я знаю Омара!
— Только бы он вернулся. Я своего единственного петуха тогда в жертву принесу. Зарок уже дала. Совсем сил у меня не осталось, с трудом мотыгу поднимаю.
— Потерпи еще немного. Недельки через две кончите мотыжить, тогда хоть до самого вечера спи, — сказал Кямиль.
— Ясно, Кямиль-ага. Мы спим, а хозяева хлеб нам прямо ко рту подносят. Разве крестьянское горе когда-нибудь кончится?
— Кончится, кончится. Аллах велик.
— На аллаха положиться — лучше в могилу сразу ложиться.
— Кончится или нас прикончит, — вставила Азиме.
— Нечему кончаться, сестрица. Мы давно уж конченые люди, — сказала Султан.
— Усталость с ног валит, а тут еще такая жарища. Вода — точно кровь, в глотку не лезет. А хлеб! Собаке брось, и та жрать не станет, — пожаловался Телли Ибрагим.
— Ты про это Марко-паше расскажи[31]! — усмехнулся Алтындыш.
— Слушай, Алтындыш, — оборвал его надсмотрщик. — Вспомни Кель Хасана. Он тоже об этом твердил, а после взял да и махнул в город. Может, и ты собираешься?
— Сам не знаю, Кямиль-ага, что делать. С того дня, как появился… этот… ну как его… трактор, жизни нам нет. Теперь и Хасан-ага трактор купил. Еще три такие машины, и мы с голоду подохнем, выгонят нашего брата отсюда.
— Терпения, чуть-чуть терпения! Знаете пословицу: дервиш терпения набрался и своего дождался. Это в вас усталость говорит, Вот кончите мотыжить, проспите два дня кряду, и от усталости вашей следа не останется, — сказал Кямиль.
"Мне и двух месяцев не хватит", — печально улыбнулась про себя Эмине. Ремзи, привыкшему всегда видеть Эмине жизнерадостной, сейчас было больно смотреть на нее. Он изо всех сил старался, чтобы полоть и свой, и ее ряд. Эмине видела это и устало улыбалась. Глаза у нее покраснели, лицо покрыла бледность.