— Как же это нет?! — возразил Алтындыш. — У Мехмед-аги есть, и у Хасан-аги тоже. Да и Кадир-ага собирается купить.
— А ведь сколько народу раньше работало на Сырры-агу! — с грустью вспомнил Телли Ибрагим. — Мы и пахали на мулах, мы и хлеб жали серпами, а молотили вручную. Потом появился трактор и все вверх ногами перевернул. Ну а теперь еще на нашу голову свалился этот, на резиновых колесах. У хозяев дела идут в гору, а на нас что ни день, то новый камень валится. Все, Кямиль-ага, против нас оборачивается. Чем лучше живется хозяевам, тем больше мы гнем спину. До прошлого года никто и не думал уходить из деревни. Говоря откровенно, мы даже осуждали Кель Хасана. А сейчас? Сейчас нам самим ничего не остается, как тоже уйти в город. Или же в какую-нибудь другую деревню, где мало машин и много работы…
— Где нынче, Ибрагим, найти такую деревню? — спросил Алтындыш. — Нет, повидавшись с детьми Адже-ма, я стал думать по-другому. Отработают они свои восемь часов, а вечером в кино идут.
— А что это такое — кино? — поинтересовался Длинный Махмуд.
— О, это, брат, расчудесная штука, — ответил Алтындыш. — Меня туда сыновья Аджема водили. Огромное оно, это кино, как хлев Кадир-аги.
— Теперь понял. Кино — это хлев, только шикарный, — сказал Махмуд.
— Никакой это не хлев. Просто величиной с хлев. Кино есть кино. И свет там горит особый. А на стене висит что-то вроде здоровенной белой простыни.
— Вот это да! Тут никак простыню для постели не купишь, а там ими стены обвешивают! — удивился Длинный Махмуд.
— Ну дай ты мне договорить! Я эту штуку простыней назвал, чтобы понятнее было. Словом, это белая бязь, полотно. Понял теперь?
— Так бы и говорил. Что такое бязь, каждый знает. А ты простыней своей только запутал всех.
— Так вот, — продолжал Алтындыш, — на той бязи полно мужчин и женщин. Поглядел бы ты, какие там бабы, — слюни текут, когда смотришь. После них жену обнимать не захочешь. Как бы моя не услышала, а то со свету сживет! И лошадей там много, и женщин, и один парень. Парень что надо. Только все они гяуры.
— Где же это они набрали столько гяуров? — спросил Длинный Махмуд.
— Ну и чудак же ты, Махмуд, — вмешался в разговор Кямиль. — Адана — огромный город. Там сколько хочешь гяуров: и немцы среди них есть, и итальянцы, и французы. Так что гяуров там хоть отбавляй — на любой вкус. Деньгами поманишь — сами прибегут.
— Я тоже так думал. Но там все по-другому, — продолжал объяснять Алтындыш. — Там за стенкой есть машина, а из той машины идет свет. И вместе со светом на простыню выползают гяуры и начинают всякие штуки выделывать.