— А как же это они со светом всякие штуки выделывают? — недоумевал Длинный Махмуд.
— Слушай, Махмуд, — сказал Кямиль, — неужели тебе неизвестно, что гяур на все руки мастер?
— Что ты мне, брат, заливаешь? Так я и поверил, что гяуры не нашли ничего лучшего, как со светом забавляться! Что они, майские жуки какие, что на свет летят?
— Да я и сам не очень-то хорошо во всем этом разбираюсь, — признался Алтындыш. — Младший сын Аджема мне все толком объяснил, а я запамятовал. В общем, одно могу сказать: кино — это, друзья мои, диво дивное. Все вроде взаправдашнее, а на самом деле — чистейшее вранье. Там даже умирают нарочно.
— Неужели умирают? — не переставал удивляться Махмуд.
— То-то и оно, что умирают. А сколько там разных типов в шапках, похожих на чугунные котелки! И все пройдохи, каких мало, а тараторят так, что и не поймешь. Они человека убьют, не моргнув, а потом еще и на сазе сыграют.
— Они людей убивали, а ты сидел и спокойно смотрел! — с возмущением воскликнул Длинный Махмуд.
— Все смотрели. Что же, по-твоему, мне одному отдуваться?
— Как же можно на такое зверство спокойно смотреть?
— Говорю же я тебе, брат, что это все понарошку. Морочат головы честным людям, вот и все. А в делах этих гяуров сам черт не разберется.
— Ладно, хватит рассказывать про кино! Мы все поняли, теперь вовек не забудем. Ты лучше о детях Аджема расскажи, — попросил Кямиль.
— Дети Аджема хорошо живут, откровенно тебе говорю. Мы работаем по шестнадцать часов, а едим хуже, чем они. Они едят мясо раз в два-три месяца, мы — раз в год, в праздник жертвоприношения, и то два маленьких кусочка. К тому же у них весь год работа есть — и летом, и зимой.
— Неужто правда? — не поверил Кямиль.
— Жаль, что я не могу толком вам все рассказать.
Плохой из меня рассказчик. Вот Джумала, так тот бы рассказал. После этого никто из вас здесь бы не остался!
Все замолчали, призадумались. Алтындыш покачал головой и продолжал:
— Там, братья, жить можно. Пусть только закончится сбор хлопка. Алтындыш знает, что ему тогда делать. Когда ушел Кель Хасан? Два года назад? А и они с женой успели устроиться.
Эмине постелила скатерть на полу и начала расставлять еду.
— Эй, муж! — позвала Азиме. — Хватит языком чесать, иди есть!
Опираясь на костыли, Длинный Махмуд поднялся.
— Раз жена зовет, надо идти, — сказал он и заковылял к палатке.
— Не останови тебя, до утра болтать будешь, — проворчала Азиме.
— Чего только, жена, не говорят люди. Мир перевернулся, а мы и не знаем.
— Ну и пусть говорят. Ты не слушай. Поговорят, а куском хлеба не угостят. Ешь лучше.