Они дошли до калитки виноградника. С веток им на голову падали крупные капли.
— Слушай, Эмине, вымой-ка ноги.
Они остановились у колодца с ручным насосом, и Халиль принялся качать воду.
— А узелок куда положить?
— На край сруба. Только смотри, чтоб в воду не упал.
Эмине сделала все, как велел Халиль. Положила узелок на сруб, вымыла ноги и башмаки.
— Если надеть сейчас башмаки, — бормотала Эмине, — они сразу запачкаются.
Она стояла босая на камне и дрожала: холод пронизывал ее насквозь. Халиль взял со сруба узелок и подставил спину:
— Залезай, горе ты мое, залезай!
Взяв в руку башмаки, Эмине забралась Халилю на спину. Земля на винограднике была мягкой, и Халилю было приятно идти.
Дверь сторожки была прикрыта. Халиль пнул ее ногой, вошел, спустил Эмине со спины. Потом запер дверь на крючок, закрыл окна и зажег спичку. В углу лежала куча хвороста: виноградные лозы, ветки деревьев. Свет постепенно стал сползать со стен — спичка догорала. Халиль зажег еще одну и попросил Эмине ее подержать.
Потом быстро набросал посередине сторожки листья, тонкие ветки и зажег. Сразу стало светлее, а на душе — спокойнее. Халиль с Эмине, следя, чтобы огонь не погас, то и дело подкладывали сучья потолще.
— Чего стоишь? Переоденься!
Халиль расстелил шинель, сел с краю и повернулся к Эмине спиной. Слышно было, как она раздевается, а потом, как одевается.
Переодевшись, Эмине разложила на куче хвороста мокрую одежду и села рядом с Халилем. Как она похожа сейчас на снявшую фату невесту! Ее глаза, не любившие никого, кроме Халиля, затуманиваются. Скрестив руки на груди, она ждет. Оба замечают, что их дыхание учащается. В крови все ярче разгорается пламя, оно ищет выхода. Все их помыслы сейчас устремлены к одному: быть вместе, дать друг другу частичку себя, испытать пьянящее блаженство, а потом растянуться на земле в сладком изнеможении. В сторожке становится теплее. Взяв Эмине за плечи, Халиль хочет привлечь ее к себе. Как неподатлива Эмине, как тяжело ее тело, словно мертвое. Стыдливая улыбка, за которой она прячет свое желание, ее взгляд и скованность охладили Халиля. Он опустил руки и повернулся к Эмине спиной. Но теперь Эмине прильнула к нему. Она стала легкой-легкой, как птица, и удивительно гибкой. Мягкой, как пух. И податливой, предупреждавшей каждое его движение. Халиль обнял Эмине своими большими руками. В тот миг во всем мире остались только они, сторожка, шинель да колеблющееся пламя костра. Страсть не умещается в их сердцах, как не вмещаются в ягоде живительные соки и разрывают кожицу. Влажные полуоткрытые губы, горячее дыхание, запах табака… Долгие поцелуи… Эмине закрыла глаза, она вздыхает, стискивает зубы, прерывисто шепчет: "Халиль! Халиль! Халиль!" — будто зовет не того, кто рядом, а кого-то далекого.