Погубленные жизни (Гюней) - страница 53

— Ты куда?

— Отстань, Али Осман! Не могу видеть эту сволочь, лучше уйду! — И Сулейман быстро зашагал к усадьбе.

— Чую, дьявол меня подбивает, так и нашептывает: выходи и умри или прикончи этого подлеца! — сказал Халиль.

— Не вздумай, — остановил его Хыдыр. — Этот дуболом тебя изуродует.

— Не горячись, — успокаивал Халиля Али Осман. — Он, скотина, нализался. Чего доброго, покалечит тебя. У него ведь ни стыда, ни совести.

Халиль опустил голову.

Абдуллах снова хлопнул себя по коленям и, оглядевшись по сторонам, заорал:

— Трусы несчастные! В целой деревне некому со мной побороться! Передохли вы все, что ли? Паша Мустафа, где же ты, сынок? А где Джемаль-ага? Где Пар-тош Ахмед?

Те, чьи имена назвал Абдуллах, чертыхаясь, заерзали на своих местах, но на площадку выйти не отважились.

— Эй, Расим! Почему никто не хочет со мной бороться? — орал Абдуллах.

— Ты у нас орел, один такой на весь Юрегир, кому с тобой тягаться?

Абдуллах схватил Расима за плечи.

— Пощади, братец, не тронь, — взмолился Расим. — Я против тебя — воробей, да и к тому же хворый, ей-богу, хворый.

— Хворый? Да ты здоров как бык.

— Ей-богу, хворый я. Голова болит, живот болит, все болит…

Дыша на Расима винным перегаром, Абдуллах уставился на него, словно собирался проглотить, и с такой силой стиснул ему плечи, что у Расима стали неметь руки. Он попытался вырваться, но не смог и пальцем шевельнуть. А Абдуллах упорно вглядывался ему в лицо, грозно вращая налитыми кровью глазами.

— От твоей занудной игры у людей пропала всякая охота бороться. За это придется тебе самому со мной схватиться.

— Побойся бога, Абдуллах! Не надо! Ведь ты меня убьешь! Я от ветра качаюсь, а ты — богатырь!

— Нечего прикидываться! Ты вон какой кряжистый! — Абдуллах схватил Расима и приподнял над головой. Барабан болтался, колотя Расима по животу, а сам Расим отчаянно барахтался в воздухе. Смотреть на него было и жалко, и смешно.

— За что ты меня так, Абдуллах! — кричал Расим. — Пощади, брат! Ой, поясница! Ой, живот!

— Молчи! — ревел Абдуллах.

— Отпусти меня, сынок! Я в отцы тебе гожусь. Эй, люди! Неужто нет среди вас ни одного мусульманина?

Рассевшиеся на стульях богатые гости покатывались со смеху.

— Спасите, братья!

— Сделаешь, что я тебе прикажу, — отпущу, — сказал наконец Абдуллах. — А не сделаешь — пеняй на себя: буду тебя так держать, пока не издохнешь.

— Приказывай ради бога! Все сделаю!

— Ну-ка закричи по-ослиному, — приказал Абдуллах. Расим поднатужился и закричал.

— Громче! Хозяева не слышали.

Расим опять закричал, на этот раз хриплым, срывающимся голосом, в котором слышались слезы. Абдуллах, в восторге от собственной выдумки, ликующе посмотрел на зашедшихся от смеха хозяев.