Абдуллах обнял Халиля и заплакал как ребенок.
Он хотел поцеловать Халилю руку, но тот не позволил.
— Не сержусь я на тебя, Абдуллах-аби, — сказал Халиль, едва сдерживая слезы. — Зла в сердце долго не держу. А за эти твои слова уважать тебя буду.
— Ох, этот мир. Ох, этот проклятый мир! — вздыхал шагавший за ними Али Осман. К нему подошел Шакал Омар.
— Дядюшка Али!
— Что, родной?
— Дядюшка Али Осман, хочу с тобой посоветоваться, что мне делать. Только никому ни слова!
— Что у тебя, сынок, случилось?
Шакал взял Али Османа за руку.
— Давай отстанем немного.
Они замедлили шаг.
— Только никому не говорите, ладно, дядюшка Али?
— Зачем же мне тебя подводить? Ты хоть и сторонишься нас, но мы тебя очень любим. Я с твоим отцом дружил и готов заменить его тебе в любой момент.
Омар помолчал, потом набрался духу и сказал:
— Сколько прошло времени, как я женился, дядюшка Али? Четыре месяца?
— Почти.
— Так никому не скажете? — У Омара дрожали губы.
— Ну что ты, дорогой!
Омар долгим взглядом посмотрел на Али Османа и наконец проговорил:
— С того самого дня, как мы поженились, я, дядюшка Али, каждую ночь свою Халиме бью.
От удивления Али Осман даже остановился.
— За что же так?
— Я ее не девушкой взял. — Шакал опустил голову. — Да, дядюшка Али, так-то вот.
Они заметно отстали. Издали им было видно, как Коджа Абдуллах обнимал батраков, пытаясь целовать им руки.
— В первую же ночь я все понял, — продолжал Шакал. — Ох, дядюшка Али! Что за напасть такая? Мало я терплю, так еще эта потаскуха меня опозорила. Кому такое расскажешь? С кем поделишься своим горем? Ведь только попадись на язык, засмеют, сживут со свету, проходу не дадут, ты же знаешь, какой у нас народ! Потому я и молчал все время, а сам в душе терзался. Даже убить ее хотел. «Омар, — говорил я себе, — смой ее кровью свой позор». Но потом одумался, понял, что это тюрьмой пахнет, а то и виселицей.
Али Осман молча слушал, качая головой.
— Исстрадался я, дядюшка Али, сил моих нет. Ты погляди на меня — кожа да кости. Стыдно признаться, но я только в первую ночь переспал с Халиме, а потом отступился и теперь каждую ночь ее бью, она вся в синяках, места живого нет. Посоветуй мне, дядюшка Али, что делать.
— А кто ее испортил, ты знаешь?
— Знаю. Младший хозяйский сын, Селим, брат Дурду.
— Вот оно что!
— Я ведь так любил Селима, жизнь готов был за него отдать. А он вот что натворил!
— Хозяева — они такие. Это не первый случай. Скольких девушек испортили, жизнь им искалечили. Я даже знаю, кому именно, только не скажу, не могу.
— Что же это получается, дядюшка Али? Разве у нас гордости нет? Разве мы не люди, оттого что спину гнем на хозяев?