— Ах ты бессовестный, еще спрашиваешь? Отцом себя считаешь, а? Чтоб тебя корчи скрутили!
— Что случилось, жена, говори! Неужели Ремзи на второй год остался?
— Все отцы сидят там, рядом со своими детьми! А ты здесь околачиваешься!
— Как это рядом с детьми?
— Я в окно заглянула! И Дурмуш-ага, и Эмин-ага, и Мясник Абдуллах — все в классе сидят. А мой горемычный — один-одинешенек. Все отцы там, а ты? Постыдился бы!
— Разве мы им ровня? Они хозяева… А меня туда и на порог не пустят.
— Знать ничего не желаю! Иди к сыну! Не пойдешь — я сама пойду.
Камбер растерянно смотрел на Ребиш.
— Иди же! — прикрикнула Ребиш.
— Не пустят меня туда!
— Иди, тебе говорят!
— Ладно, только я ведь ничего в грамоте не смыслю.
— И не надо. Хватит того, что рядом с сыном посидишь.
— А сад кому сторожить, деревья окапывать?
— Я посторожу. Дай сюда! — Она выхватила у мужа мотыгу и продолжала: — Иди же! Только прежде умойся. И высморкаться не забудь! Да отряхнись немного!
— Сходить-то я схожу, а если не пустят?
— Меньше разговаривай!
«Вдруг меня прогонят? — думал Камбер, идя по дороге. — Скажут: „Чего тебе здесь надо? А ну-ка проваливай!“ Что я тогда отвечу? Аллах, не дай мне осрамиться! Смилуйся…»
У школы Камбер долго стоял в раздумье: ждать сына здесь или вернуться домой? Сквозь щель в двери он видел детей и сидевших рядом с ними отцов. Камбер подошел к окну, украдкой заглянул внутрь. Между Дурмуш-агой и его братом Хусейном сидел Джавид. Дурмуш-ага лузгал семечки. Остальные дымили цигарками, поглядывая, как их чада решают задачку. Вдруг Камбер заметил Ремзи: он сидел в последнем ряду, в сторонке, совсем один и, склонившись над партой, писал. Сердце у Камбера дрогнуло, таким одиноким и сиротливым показался ему сын.
Камбер сорвал с головы картуз, пригладил волосы, глубоко вдохнул, будто собирался нырнуть, и решительными шагами бледный от волнения направился к двери. Постучал. Учитель обернулся на стук, увидел в приоткрытую дверь Камбера, и на лице его засияла улыбка.
— Заходи, дядя Камбер! — приветливо сказал он. Ремзи поднял голову и увидел в дверях отца. Робея, как ребенок, отец мял в руках картуз и так жалобно смотрел на учителя, словно собирался заплакать.
— Заходи, садись рядом с Ремзи.
Дурмуш-ага сплюнул прилипшую к губе шелуху и крикнул:
— Эй! Ты на кого бросил сад, а?
— Жена сторожит.
— Доверить сад бабе?!
— Я ненадолго, хозяин, только глянуть на сына. Все отцы здесь, дай, думаю, и я зайду.
— Ладно, раз пришел, садись! — смягчился Дурмуш-ага.
Неподвижными, будто застывшими глазами Ремзи с болью смотрел на отца, которого так унизили при всех.