— Садись, дядя Камбер. Вот сюда, — указал учитель.
От волнения у Камбера пересохло во рту. Весь сжавшись, он примостился рядом с сыном, положил картуз на колени и украдкой взглянул на учителя. Когда тот заметил этот полный страдания и в то же время умиления взгляд, у него в груди что-то оборвалось.
Камбер шмыгнул носом и тотчас покраснел от стыда. Когда же его взгляд упал на предательски торчавшую из-под парты ногу, облепленную садовой грязью, по телу забегали мурашки, и он с виноватым видом попытался убрать ногу под парту, но обе ноги там не умещались. А тут еще картуз сполз с колен на пол. Камбер совсем растерялся. Его будто зажали в тиски. Не хватало воздуха. Он расстегнул воротник, потом принялся застегивать его дрожащими руками, подумав, что в таком виде неприлично сидеть перед учителем. От волнения он никак не мог попасть пуговицей в петлю. Отчаявшись, он перевел взгляд на тетрадь сына. Там чернели колонки цифр.
— Ну что, Камбер? Получается у твоего? Мой давно уже решил… — сказал Дурмуш-ага.
— Я… я… не разбираюсь в этом, ага, — набравшись духу, ответил Камбер.
— Чего же тебя сюда принесло, если не разбираешься? — расхохотался Дурмуш-ага, а вслед за ним и остальные. Дети тоже захихикали, глядя на Ремзи и Камбера.
— Это тебе не сад сторожить, а? — издевался над Камбером Мясник Абдуллах.
— Хватит вам! Постыдились бы! — возмутился Эмин-ага. — Он такой же отец, как и вы!
Ремзи кусал губы и нервно водил пером по бумаге. Затем поднял голову и, дрожа, посмотрел на учителя.
— Ну что, закончил, детка? — ласково спросил учитель.
— Да, закончил, — запинаясь, ответил Ремзи.
Пока учитель проверял тетрадь сына, Камбер едва сдерживал слезы. Стоило Ремзи взглянуть на отца, как его глаза тоже влажно заблестели.
— Хорошо, — кивнув, сказал учитель, — очень хорошо. Значит, и эту задачу ты решил.
— Решил? Он решил задачу, эфенди? И перешел в четвертый класс? — дрожащим голосом спросил Камбер.
— Да, перешел. Твой сын, дядя Камбер, перешел в четвертый класс.
Камбер обнял и поцеловал Ремзи.
— Ты перешел, сынок! — радостно воскликнул он, порылся в карманах, наскреб тридцать курушей и положил их перед Ремзи. Потом опять поцеловал его. По щекам Камбера катились слезы.
— Мой сынок, ага, оказывается, башковитый, — тихо сказал Камбер и торопливо вышел из школы.
Дурмуш-ага сердито покачал головой и с ухмылкой проговорил:
— Скажите, пожалуйста, башковитый. А остальные что же, безголовые? Да мне на твоего башковитого…
Он принялся с остервенением грызть семечки, затем повернулся к Ремзи:
— Отец твой не иначе как белены объелся. Башковитый, говорит. Да будь ты хоть трижды башковитый, что из того? Все равно в люди не выйдешь. Хоть и перешел в следующий класс. Не нынче, так завтра будешь у меня дерьмо таскать. И жрать будешь тоже дерьмо…