Толстой начал диктовать Сергеенко статью против смертной казни, а потом пошел бродить вокруг монастыря, размышляя о возможности там остаться. Ему требовалась обстановка, в которой можно было бы «спокойно укладываться к предстоящему переходу», и он думал, что монастырские стены могли бы оградить его от назойливого любопытства, чужих вторжений и мучительной борьбы с собой. Вместе с тем он не рассматривал возможность примирения с церковью. Позднее он сказал сестре, что с радостью бы подчинился правилам, установленным для послушников, если бы ему разрешили не креститься и не посещать церковных служб.
Все эти мечты, конечно, не имели под собой никаких оснований. Монастырские власти не могли бы принять нераскаянного еретика, отлученного синодом, который в довершение всего был женат законным браком. Толстой не мог не предвидеть всех этих проблем и к монастырскому старцу не пошел. Днем он отправился из Оптиной в Шамордино. «Я боюсь, что у вас дома нехорошо», – сказала Мария Николаевна, увидев, в каком состоянии приехал ее брат. «Дома ужасно», – ответил Толстой и заплакал[84].
В Шамордино вместе с сестрой-монахиней и ее дочерью Елизаветой Оболенской, которую он любил, Толстой провел последний приятный вечер своей жизни. В дневнике он написал:
Самое утешительное, радостное впечатление от Машеньки ‹…› и милой Лизаньки. Обе понимают мое положение и сочувствуют ему. Дорогой ехал и все думал о выходе из моего и ее положения и не мог придумать никаког[о], a ведь он будет, хочешь не хочешь, а будет и не тот, к[отор]ый предвидишь. Да, думать только о том, чтобы не согрешить. А будет, что будет. Это не мое дело. (ПСС, LVI, 125)
К этому времени Толстой почти решил остаться в Шамордино. Наутро он пошел поискать угол, который можно снять, и договорился с крестьянской вдовой, но потом передумал, боясь, что Софья Андреевна может найти его. Вечером приехала Александра со свежими новостями и письмами от братьев и сестер и Софьи Андреевны. Она умоляла мужа вернуться или по крайней мере увидеться с ней и обещала отказаться от роскоши, принять его образ жизни и помириться с Чертковым.
Вечером все сидели за картой, выбирая маршрут. Предлагались Болгария, Бессарабия, Крым, Кавказ. Толстой не знал, куда направиться, но твердо стоял на том, что в толстовскую коммуну не поедет и будет жить только в обычной крестьянской избе. Он бесповоротно отказался от положения лидера и учителя и воображал себе заимку вроде той, где нашли пристанище отец Сергий и Федор Кузьмич. Спать он пошел, так и не приняв решения, но ночью запаниковал и снова разбудил Маковицкого и Александру.