Не скажу, что я имею личные претензии к тем, кто таскает за собой повсюду детей. Но иногда я всё равно несколько, что ли, озадачен.
Одна моя дальняя знакомая полетела за мужем в Африку на неделю, взяв с собой двухмесячного младенца – при том, что никакой необходимости в этом сопровождении не было: знакомая просто боялась, что муж ей изменит, – а тут она рядом, младенец, – двойная гарантия верности. И вот они таскали двухмесячного ребёнка в Африку и назад, а он орал по дороге, потому что точно знал, что конкретно ему это было не надо.
Я много езжу по стране, и постоянно наблюдаю в самолётах и поездах разнокалиберных младенцев, которые иной раз рыдают от перегрузок и турбулентности целыми ночами на самые разные голоса.
«Куда они все едут? – думаю я. – Что у них за дела такие?»
Сегодня утром я, в утреннем поезде на Москву, снова столкнулся с той же самой ситуацией.
Молодая мама, годовалый ребенок. Сели, поехали. Он минут пятнадцать поспал, потом начал неистово голосить.
Мать, впрочем, тянуть не стала – тут же вышла в тамбур.
Я и забыл про неё.
Потом смотрю – а она от Нижнего до Владимира так и стоит в тамбуре, качает дитя.
Мне, признаться, стало немножко стыдно.
Я ещё помню, каково это – час ребёнка качать на руках.
Вот, думаю, почувствовала, что многие желающие отдохнуть перед сложным днём в Москве из-за её дитяти не выспятся, – и покинула вагон.
А чего покинула-то? Кому не нравится – пусть едут на личном транспорте.
Как моя бабушка говорила, когда я спрашивал, не сложно ли ей в пять утра вставать, чтоб заниматься хозяйством: «Умру и высплюсь».
Та самая бабушка, к которой мы, слава богу, съездили вовремя и успели.
Счастье выглядело так: чипсы «Московская картошка», двадцать, к примеру, пачек. Есть и запивать колой.
Была уверенность, что этим наесться нельзя никогда. Год-то был какой-нибудь 1987-й.
Хотя и тогда подростковое моё сознание, не ведавшее таких понятий, как «патриотизм» и «космополитизм», вовсе не готово было безоглядно капитулировать перед «тлетворным Западом».
«Буратино» и «Тархун» я любил больше.
Росли мы в деревне, и я помню, как привозили в сельмаг лимонад.
Это было ещё раньше – в самом начале восьмидесятых, Брежнев только умер (учительница плакала; говорили, что будет война, но я не очень верил).
Нужно было найти две пустые бутылки и ещё, кажется, доплатить какие-то копейки. За такую ерунду тебе выдавали настоящее чудо: полную бутылку лимонада.
Мы с пацанами рыскали вокруг магазина, мне было лет шесть, поэтому за прошедшие с тех пор почти сорок лет я позабыл цену пустой тары, но помню, что какие-то бутылки – из-под водки или шампанского – стоили ещё дороже, а другие, не помню из-под чего, вообще не принимали.