Досадно было, если на горлышке скол, даже самый маленький. Если не принимали – это казалось почти трагедией; впрочем, поправимой. Снова мчались на поиски. Бутылки всё равно находились.
Раньше такого мусора, как нынче, не наблюдалось – всех этих броских пакетов, несгорающих обёрток, разноцветных упаковок и прочего. Мужики пили, закусывая тем, что съедалось без остатка; на месте распития оставалась разве что золотистая обёртка плавленого сырка. И бутылки – их было видно издалека.
И вот ты получаешь своё счастье.
Особенная удача, если лимонад оказывался залит по самую пробочку: это несколько, два или три, дополнительных глоточка.
Случались бутылки, где, наоборот, был существенный недолив… но и это ничего, переживаемо.
Открывали о железную оградку – шла пена, тут же начинали отхлёбывать, обливаясь и смеясь.
А потом цедили понемножку, замирая от счастья.
…или мороженое.
Пломбир, сразу три порции; я ностальгирую по этим бумажным стаканчикам; хотя да, в вафельном было ещё вкуснее.
Однажды мы пришли к лотку, а мороженщицы уже не было. Начали зачем-то ворошить бумажные упаковки, в которых привозили мороженое, и – чудо! – под ворохом упаковок обнаружили целый ящик нераспроданного мороженого. Наверное, мороженщица что-то спутала.
Мороженое, конечно же, растаяло и являло собой месиво… но подтаявшее мороженое – оно же гораздо вкусней.
Мы испытали приступ небывалого восторга.
Если б Дед Мороз однажды оказался реальным, нас бы это не обрадовало так сильно. Мороженое было нежнейшим, свежайшим, сладчайшим, молочным.
В молоке мы все знали толк – наши бабушки держали коров. Мы росли на молоке.
Котлеты опять же мать делала из настоящего мяса.
Я помню, как прибегаешь с речки, и не пара котлеток на сковородке лежит, как сейчас жарят, а штук тридцать – полная сковорода; и ещё в холодильнике, в огромной тарелке, накрытые другой тарелкой, холодные.
Холодные почему-то казались особенно вкусными.
Возьмёшь оттуда пару котлет, они в такой как бы изморози, хлеба отрежешь чёрного, посолишь его, огурец из лукошка немытый, – и снова к тебе счастье приходит.
К чему вся эта история: когда мы переехали в город и в нашем городе открыли «Макдональдс», мне даже в голову не пришло туда пойти. То есть у меня уже водились какие-то деньги, мне было лет, наверное, пятнадцать или восемнадцать, но я даже не зафиксировал, когда «Мак» появился, – до такой степени было всё равно.
Никаких особенных политических взглядов у меня не имелось, но когда я видел, будучи сущим подростком, эти бесконечные очереди в «Мак» и давку в дверях этого нелепого общепита, всегда мысленно пожимал плечами: нет, а зачем им?